И пусть Аня всегда знала, что Корней такой, и никогда не надеялась на изменения. Думала даже, что не нуждается в них. Но то, что Денис дергал за эти струны, делало свое дело. По сути ответить было нечего, да и с чего вдруг? Огрызаться было глупо. Оставалось игнорировать… И впитывать. И накручивать себя с каждым днем сильней. И срываться. Самой и его тоже провоцировать.

Чтобы чувствовать себя еще хуже — еще обиженней. Чтобы плакать в комнате горше. Чтобы забываться на время, когда занимаются редким из-за всего этого сексом, придавая и ему новую грань — отчаянную, а потом вновь…

С удовольствием мазохистки упиваться тем, что Корней не понимает и понимать не хочет… И снова делать этим хуже.

Спрашивать, получать в ответ:

— Аня, я не люблю повторять. Я очень скептически настроен относительно праздничных традиций. Любых. Просто прими. Я так тридцать лет прожил, понимаешь? Мне это неприятно. Меня не интересует оливье. И без поздравления Президента я тоже как-то переживу. Я не запрещаю тебе отмечать так, как считаешь нужным ты. Но, пожалуйста, не наседай.

На этих словах Аня всегда чувствовала себя униженной. Потому что они с бабушкой, получается, оливье ради… А это ведь не так. Ради тепла. Ради предчувствия чуда. Ради… Веры в него.

Но чудеса — не для Высоцкого. Что ни говори, не для него.

Он просто соберется и уедет. Максимум — ответит смайлом-скобкой на ее поздравление ровно в полночь… Следующий максимум — трубку возьмет в День рождения. А может и нет. Ему хочется уйти в себя. У него что-то похожее на «ретрит». И ее в это «себя» он не приглашает…

* * *

Оказавшись за закрытой дверью, Аня выдохнула. Спрятала на несколько секунд лицо в ладонях, зажмурилась.

Чувствовала, что сердце бьется быстрее, чем ему положено. Пыталась успокоиться.

Умом понимала, что ведет себя неправильно, но только сейчас — уже после того, как в очередной раз ничего не объяснила, просто ушла, оставив его злиться снаружи.

И что это нескончаемый порочный круг — Аня тоже понимала. Но выйти из него пока не могла.

Надеялась, что со временем привыкнет, наверное. Может быть. А пока…

Приняла душ, позволив себе немного поплакать в нем, мешая слезы с водой, переоделась, чувствуя себя разбитой, включила ноутбук.

Постаралась абстрагироваться, не прислушиваться к звукам за дверью. Откуда-то точно знала, что Корней не зайдет выяснять отношения. И хорошо.

Перечитывала собственный печатный конспект. Раз за разом отвлекаясь на телефон, реагируя на трели входящих сообщений от Алины, чувствуя уколы разочарования.

Подруга весь вечер (и уже не первый) сыпала информацией о том, что собирается приготовить к их с Артуром новогоднему столу…

Аня старалась отвечать так, будто ей это интересно и не делает больно. Точно так же, как Алинины ссылки на будущее праздничное платье… Кружевное белье…

Но получалось так себе, ведь все это отзывалось в Ане обидой и пониманием: с Корнеем у них не будет ничего такого. Скорее всего никогда. Потому что это — не о нем.

И видеть его сейчас, чтобы транслировать эту бессмысленную обиду, Аня не хотела. Нельзя злиться на человека за его природу. Наверное, нельзя.

Все, чего хотелось, — это просто верить, что ее скоро отпустит. Они переживут…

Завтрашний корпоратив, от которого он не отказался, хотя относится не лучше, чем к праздникам. Планировал найти в себе силы, и именно это стало вишенкой на торте.

Сам Новый год, его День рождение.

Он вернется, она соскучится, окружающие перестанут топтаться по больной мозоли. Она снова сконцентрируется на том прекрасном, что в нем любит. Просто подождать. Просто потерпеть…

Глянув на время в углу экрана ноутбука, Аня не сдержала новый тяжелый вздох. Далеко за полночь. Она сделала все, что хотела давным-давно. Теперь же малодушно ждала, когда можно будет зайти в спальню, не волнуясь, что он еще не спит…

Просто чтобы не разговаривать. Просто чтобы быть рядом, но не усугублять. Смотреть на него, спящего, напоминая себе же, почему все его сложности того стоял. Позволить себе пару слезинок. Не выдержать, прижаться, почувствовать сонные ответные объятья, на время забыться…

Пока не проснутся. Пока обида снова не поднимет голову. Пока он снова не пойдет на принцип…

Погруженная в мысли, Аня пропустила момент, когда Корней открыл дверь в комнату.

Лежала на животе, позволив голове провиснуть, а шее чуть отдохнуть.

— Спать пора, Ань. Пошли.

Вздрогнула, оглянулась, услышав будто бы уставшее. Увидела Высоцкого — в домашних штанах, но уже без футболки (значит, пытался спать), остановившегося в дверном проеме, смотревшего на нее… Так же устало. Будто бы. И на мили-секунду Ане стало его жалко. Потому что сомнений никаких: ему тоже идти навстречу непросто. Но он идет.

Но дальше… Снова горько. Потому что неужели так сложно понять, что она за ним — хоть на край света? Только позови ты. Позови…

— Ложись. Я хочу закончить.

Аня сказала, снова отворачиваясь. Открывая попавшийся под руку документ, начиная что-то бессистемно в нем набирать. Чувствуя себя дурой…

И не зная толком, чего хочет. Чтобы кивнул, ушел, оставил и снова дал повод для слез, или…

Когда услышала неоднозначный шорох за спиной, застыла, забыв вздохнуть, а потом… По голым ногам, рукам, даже животу пошли мурашки. Потому что поняла — он подошел к кровати, опустился на одно колено, дальше — второе, заставляя матрас просесть, уперся руками, сделал несколько «шагов»…

Пальцы коснулись сначала ткани футболки, скатывая, потом спины… Дальше ее же коснулся кончик носа. Следом — губы. Вверх по позвоночнику… Посылая импульсы, далекие от мыслей об обиде.

— Выключай. Ты спать идешь. Иначе сам выключу.

Корней раздавал приказы, продолжая целовать, задирая футболку все выше… Скользя рукой по ребрам, ныряя вниз, сжимая грудь…

И пусть Аня во имя собственной гордости, а может просто гордыни, хотела бы сопротивляться, но не смогла. Закусила губу, прогибаясь так, чтобы сжимать, ласкать, трогать было удобней. И целовать тоже.

— Выключишь — получишь истерику. — Сказала тихо, закрывая глаза, чтобы чувствовать острее… На периферии сознания крутилось: «ну и что ты за тряпка-то такая?», но отмахиваться вот сейчас отчего-то было куда проще.

— Я что так, что так ее получу. Мы оба это знаем… Так какая разница, по какому поводу?

И услышав его обреченно-правдивое, тоже стоило бы обидеться, Ане же… Стало смешно. И грустно. И почему-то накрыло нежностью. К нему.

Настолько, что она захлопнула крышку сама, перевернулась… Сначала просто смотрела в лицо… Сейчас не злое. Потушил. В очередной чертов раз потушил ради нее. Потом на губы. Приподнялась, потянулась, сама поцеловала…