– Надеюсь, станешь помогать ей по хозяйству! – Отец внезапно разъярился, как будто Лиззи уже заявила ему, что не будет этим заниматься. – Она живет в небольшом домике в Галифаксе. И сомневаюсь, что у нее там много всяких современных удобств.

– А ты ее саму спросил, захочет ли она меня принять? – спросила Лиззи, хотя и так было понятно, что родители никак не могли успеть с ней связаться. Вряд ли у кузины Маргарет имелся телефон.

– Не сомневаюсь, она будет рада тебя принять, – даже немного оживилась мать. – Ведь мы ей заплатим за твое проживание. А также оплатим твое пребывание в «Доме матери и ребенка».

– По-моему, будет лучше, если я не отправлюсь в этот «Дом».

– Но, Элизабет, разумеется, для тебя намного лучше родить ребенка и отдать его в приемную семью, нежели делать… сама понимаешь… операцию. Случается такое, что после этой… знаешь ли… процедуры у женщины больше не бывает детей… И тогда у меня никогда уже не будет внуков! – Тут она зашмыгала носом, едва успевая промакивать слезы.

Лиззи поднялась со стула:

– Я уберу, пожалуй, со стола. Кто-нибудь желает чаю?

Она перемыла посуду после ужина и заварила чай. Отец увел мать в гостиную, и теперь – насколько Лиззи знала своих родителей – они сидели рядышком на диване, и он поглаживал ее по руке.

Ей придется составить собственный план действий. Время на это было – хотя на самом деле и не так много, поскольку Лиззи необходимо было покинуть родительский дом как можно скорее.

Она отнесла родителям в гостиную поднос со всем необходимым для чаепития.

– Мама и папа, – решительно начала она, – как бы ни было мне глубоко жаль, что подобное случилось…

Отец попытался было ее перебить, но Лиззи сумела остановить его уверенной улыбкой.

– Так вот, как бы отчаянно ни сожалела я о случившемся, как бы ни понимала, насколько сильно я вас разочаровала…

– Мы отправили тебя в Лондон, чтобы ты совершенствовалась, становилась лучше, а не распутничала там и не нагуливала живот! – возмутилась мать.

– Я никогда не распутничала, мама, не занимаюсь этим и теперь, – возразила Лиззи, стараясь разговаривать с родителями с теплотой, но твердо. – И я действительно во многих отношениях стала лучше. Но так или иначе… – Лиззи была очень горда собой, произнеся эту фразу. Сразу создавалось впечатление, будто она хорошо представляет, что выскажет дальше. – То, чего никто из нас не желал, тем не менее случилось.

– Ты хочешь сказать, что тот мужчина принудил тебя к соитию? Тогда все это предстает в несколько ином свете, – сказала мать и быстро переглянулась с отцом, убеждаясь, что все говорит правильно.

– Нет! Нисколько он меня не принуждал. Это было обоюдное желание.

Хотя Лиззи уже была сыта по горло предположениями друзей, будто бы Хьюго овладел ею насильно, родители этим вопросом, по крайней мере, проявили интерес к ее собственному состоянию. До этого момента ей только всячески указывалось, как ее поступок отразился на них.

– И что он сказал, когда ты сообщила ему, что беременна? – спросил отец.

Взявшись за чайник, Лиззи принялась разливать чай.

– Он об этом не знает. Я и сама же еще не знала! Вряд ли я могла бы сказать ему об этом, не будучи уверенной сама. И мне хотелось бы спросить, почему доктор Шарп сообщил об этом тебе, а не мне?

На лице миссис Спенсер проступило самодовольство.

– Мне он сообщил потому, что я твоя мать. Доктор Шарп решил – и я полностью с ним согласна, – что, как мать, я должна знать обо всем, что связано с твоим здоровьем.

Лиззи не нашла что ответить.

– Так теперь-то ты намерена посвятить в это мужчину, который с тобой такое сотворил? – настойчиво спросил отец.

– Нет, – ответила Лиззи. Она чувствовала себя слегка пристыженно, понимая, что в любых других обстоятельствах разумнее было бы сообщить.

Мать непроизвольно охнула.

– Ох, Элизабет! – в ужасе произнесла она. – Он, часом, не женат?

– Нет, что ты?! – Лиззи была не меньше матери шокирована самой мыслью о близости с женатым мужчиной, однако уже спустя пару мгновений поняла, что переспать с помолвленным – немногим лучше. В конце концов, именно тот факт, что Хьюго помолвлен, и был причиной тому, что она не хотела сообщать ему о беременности.

– Тогда ты обязательно должна ему сказать, – заявил отец. – Он должен поступить с тобой как с честной женщиной.

– Ни за что! Это моя проблема, а не его.

Из груди отца вырвался страдальческий вздох.

– Да что ты говоришь! Я вижу, ты там, в Лондоне, понахваталась феминистских глупостей!

– Дитя делают вдвоем, Элизабет, – наставительно сказала мать. – И ты не можешь взваливать всю ответственность на себя одну.

Лиззи ощутила укол вины. Это была истинная правда, и в иных обстоятельствах – особенно если бы речь шла о ком-то другом – она бы всей душой с этим согласилась.

– Увы… Я не стану ему это говорить.

– Не станешь – значит, отправляйся к кузине Маргарет и в «Дом матери и ребенка», – сказал отец.

– Быть может, следовало бы сперва написать этой Маргарет и узнать, что она думает по этому поводу, прежде чем меня к ней посылать? – спросила Лиззи. – Хотя я все равно не собираюсь поступать ни в какой «Дом матери».

– Ты сделаешь так, как тебе велено, дочь! – вскинулся отец. – Тебя баловали всю жизнь, тебе все было дано! И теперь ты подчинишься нашему решению! А что касается этого вздора насчет «не стану говорить отцу» – будешь, значит, сидеть у себя в комнате, пока ему не сообщишь!

Лиззи чувствовала, что все в этой гостиной – включая ее саму – кипят гневом и возмущением, что никак не способствует решению проблемы.

– Папа! У нас тут не мелодрама про Викторианскую эпоху! Ты не можешь запереть меня в комнате. Я уже не дитя.

Не стоило, конечно, сейчас упоминать, как однажды в детстве они с подружкой вылезли ночью из окна, а потом незаметно забрались обратно, причем проделать все это оказалось довольно просто. Это бы вызвало только большую злость и недовольство.

– В своем доме я буду делать то, что считаю нужным, юная леди! И пока ты находишься под моим кровом, ты будешь подчиняться моим правилам!

– Пап, я понимаю, что очень некстати забеременела, но я не нарушала никаких твоих правил, – как можно мягче ответила Лиззи. – А вдруг бы я, представьте, оказалась вдовой? Как бы вы тогда со мной обращались?

Глаза у матери тут же затуманились слезами.

– Ни за что не пожелала бы тебе такого, моя девочка, но это