– Отсутствие техники не проблема, наоборот, это стимулирует воображение, заставляет нас импровизировать, – заявил Фелипе, кладя на стол мясницкий тесак. – И двух минут не пройдет, как я вспорю ему живот и достану наркотики. Зачем возиться со снимками, когда нет никаких сомнений? Помните, в прошлом месяце нам попался труп младенца, напичканный товаром?

Я ерзал на стуле, но не мог ослабить узел, меня связали крепче, чем жертвенного агнца.

– Не спешите. Есть другие варианты. Дайте мне выпить касторового масла, я проглочу его в один миг, выпью два литра, если прикажете. Или отвезите меня в город, поездку я оплачу. Я застрахован в Национальном фонде, рентген будет бесплатным. Если вы не доверяете фонду, отправимся в частую клинику… сделаем в цвете… вставим плакат с изображением моих внутренностей в рамку.

Они меня не слушали. Их не привлекают современные технологии, они предпочитают действовать по старинке. Они отвязали меня и, оголив живот, уложили на стол. Фелипе грубо и с азартом его ощупывал.

– Не трогайте меня. Я во всем признаюсь. Я наркоторговец. Наркотики спрятаны в чемодане. Под подкладкой находится секретное отделение.

Ножом, которым планировалось освежевать меня, они разрезали чемодан на кусочки и не обнаружили в нем ни грамма кокаина. Разочарованные, они смотрели на меня с ненавистью, когда зазвонил телефон. Шеф взял трубку, о чем-то говорил пару минут и объявил:

– Вы свободны. Мне только что сообщили, что донос на вас был шуткой.

– Шуткой?

– Приколом, от которого не рассмеялся бы и попугай. Вы думаете, правительство платит нам за просиживание штанов? Почему вы не заявили о своей невиновности сразу, а вынудили нас попотеть? Мы зарабатываем гроши и должны допрашивать всяких клоунов.

Я оделся. Они заметно огорчены. Подписал какие-то бумаги, где заявлял, что во время задержания со мной обращались уважительно. «Журналисты распространяют слухи о пытках – наглая клевета, от которой агентам приходится обороняться», – сказал мне шеф. Я спешу покончить с делом, боюсь, что они воспрянут духом и все-таки посадят меня за решетку.

На прощание инспектор Хуарес предостерег меня:

– Чтобы ноги вашей здесь больше не было! Возвращайтесь в Аргентину. У нас своих бандитов хватает без иностранцев.

– Я не аргентинец, – заявил я.

– Это только отягощает ваш случай. Вам стыдно за то, что вы боливиец? Гадко смотреть, как вы прикидываетесь аргентинцем. Исчезните сейчас же, иначе я вас задержу и прикажу расстрелять за измену родине.

Возвращаясь из пограничной зоны, я вдруг осознал, что ужасно скучаю по Талии и хочу поскорее ее увидеть. В моей душе распустились невиданные чувства и наполняли ее ароматом фруктового сиропа. Было ли это безумие скороспелой любовью? Боюсь сознаться себе в ней. Для меня это просто желание.

Войдя в дом, я понял, что я в своей крепости, а не в предопределенной судьбой гостинице, где я провел много лет с чувством, что рано или поздно ее покину.

Мы с Талией обнялись как давние любовники. Должно быть, весь день мы провели, держась за руки. С тех пор мы стали чаще выходить вдвоем. В кино, на выставки, парады, развеяться в клубе. На всех мероприятиях мы появлялись парой, как попугаи-неразлучники. Нам не было скучно друг с другом, мы не зевали, разглядывая людей вокруг. Во мне происходили разительные перемены.

Не сошел ли я с ума? Возможно, поскольку я наслаждался обществом не только Талии, мне нравилось проводить время с Эстебаном и его женой. Двумя парами мы часто ходили на дискотеки. Там мы танцевали каждый со своей супругой, как новоиспеченные выпускники курсов семейной жизни.

На этих приятельских вечеринках я понял, что Талия была далеко не третьесортной женщиной. И не я один так считал: Эстебан пускал слюни, глядя на мою жену. Я всегда замечал, что он тает при ее появлении. Сейчас мне открылся масштаб его заинтересованности. В ответ на восхищение она была с ним подозрительно заботлива, как хозяйка бара, обслуживающая богатого постоянного клиента. Таким образом, вне зависимости от того, где мы находились, и не обращая внимания на шоу или чужие разговоры, они увлеченно общались друг с другом, позабыв о своих половинках. Разговаривая, они воздвигали вокруг себя невидимую стену, за которой оставались я с вытянувшимся от недоумения лицом и жена Эстебана, не подозревавшая об изгнании, в которое ее отправили.

Я заявил ей, что у нее появился эксклюзивный слушатель. Она сразу изменила свое отношение ко мне, с удовольствием обнаружив в моих словах намек на интрижку. Вероятно, она приняла за вожделение мою заинтересованность, которую я не переставал демонстрировать. Мне эти притворные сантименты казались ложными цветками любовного дерева, нелепыми наростами на его коре. Я подозревал, что моя чувствительность была следствием уверенности, которую вселили в меня десять тысяч долларов. Антонио заплатил мне обещанную сумму, невзирая на то, что я не доставил в Сан-Паулу драгоценный груз. Его не волновало то, что я не передал чемодан адресату, поскольку он нарочно вручил мне его пустым. Он не сожалел о том, что агенты разорвали саквояж на кусочки, поскольку это он сообщил обо мне в полицию. Его ничуть не расстроила моя неудача, поскольку я сослужил огромную пользу наркоторговцам. Я выступил в роли приманки, которая отвлекла агентов на то время, когда через границу переправляли огромную партию наркотиков.

Связку банкнот я спрятал в коробке из-под датского печенья. Сокровище хранилось в платяном шкафу среди моих рубашек. Из него я не взял ни цента. Я даже не пересчитывал деньги. Мне достаточно было знать, что они лежат там, штабелями, как маленькие стволики, как высохшие листья табака или как старинные банкноты, доставшиеся в наследство от деда, которые, кажется, при первом же прикосновении рассыплются в прах.

Все годы нашего с Талией брака я мечтал иметь в распоряжении заработанную самостоятельно, а не доставшуюся мне от тестя или его жены кругленькую сумму. Сумму, которая стала бы крыльями моей свободы. Капитал, который позволил бы мне перебиться первые пару месяцев после развода, на пороге эпохи, когда я покончу с григорианском календарем и запущу свою безумную систему отсчета времени. У меня были друзья с подобными фантазиями. Одни воплотили их в жизнь, другие до сих пор ждут, что найдут волшебные крылатые сандалии и улетят прочь. Я же не сомневался, что день, когда я сорву банк, непременно наступит. Я наверняка огорчусь, увидев страдания Талии. Чтобы свыкнуться с горькой развязкой, я упражнялся в представлении последствий, которые повлечет за собой мое решение.