– В Ботанический сад, – сказал я почему-то.

Они на меня посмотрели своими круглыми глазами и захихикали.

– Если хотите, можно пойти в другое место, – сказал я, не представляя, куда еще можно пойти.

– Ой, девочки! – сказала подружка. – Пойдемте в оперу! Ой, там, наверное, сегодня Пинкисевич репетирует! Ой, как он танцует, миленький!

– Правда, там сегодня Пинкисевич репетирует, – сказал я обрадованно, всовывая ей пропуск. – Он там сегодня точно репетирует.

– Ой, может быть, мы вдвоем пойдем, – сказала Ирка. – Неужели он сегодня репетирует? У тебя есть, Нинка, деньги? Купим цветы Олежке?

– Пойдемте, я вам куплю цветы, – сказал я. – И можете себе оставить пропуск. Больше он мне не нужен.

– Живем! – запрыгала Нинка. – Каждый день будем ходить на репетиции!!

– Ходите по очереди, – сказал я, – и фотокарточки меняйте. Сегодня одну приклеили – завтра другую. Печатку подрисуйте. К моей фамилии букву «а» припишите.

– Вот отчебучим! – взвизгнула Нинка. – Мы вас никогда не забудем, вы нас спасли! Чур, я первая!

– Но чтобы завтра – я, – сказала Ирка.

– Не забудьте, кто за кем, – сказал я.

Нинка помахала Ирке и умчалась вприпрыжку с моим пропуском, забыв про цветы.

Купили на углу мороженое. Медленно и молча поплелись к Ботаническому саду. Не вязался у меня с ней разговор никак.

Разгуливали по саду многочисленные экскурсии. Возле одной группы остановились. Ирка спросила, пришелся ли мне по вкусу фильм «Свистать всех наверх», и я ответил, что он мне не понравился. «Как может не нравиться фильм, – горячо возразила она, – если там идет речь о любви!» – «Обо всем может быть плохой фильм, если он плохой», – отвечал я. «О любви не может быть», – сказала она твердо. «Обо всем может быть», – повторил я. «Никогда, никогда в жизни!» – возмутилась она. «Но почему же?» – «Потому что это любовь!» – «Ну и что же?» – «Лучше любви ничего не может быть на свете!» – заявила она. «Ну а если любовь плохая?» – «Любовь не может быть плохой». – «Но фильм-то плохой!» – «Фильм очень хороший!» – сказала она и посмотрела на меня таким взглядом, что упорствовать дальше я не стал. Сдался этот фильм, думал я. Лучше бы о нем не затевать разговора. Напрасно спорил. Сказал бы, что самый лучший фильм, и делу конец.

Я молча смотрел на море. Тишь да гладь. Плывет пароходик, а от него фиолетовые линии.

– В этом фильме сразу не целуются, – сказала Ирка.

– Подумаешь! – сказал я.

– Перед вами тысячелетнее дерево, – сказал экскурсовод, – листья в рот не берите…

– В этом фильме очень красивые платья, – сказала она.

– Подумаешь! – сказал я.

– Агава цветет раз в жизни, – сказал экскурсовод, – листья агавы запекают, их едят…

– Про этот фильм в газетах писали, – сказала Ирка.

– Подумаешь! – сказал я.

Но самое нелепое было то, что я не видел фильм «Свистать всех наверх». Я даже не знал, что такой фильм вообще существует.

Взгляд мой на дощечке справа: «Дорогой друг! Перед тобой фисташка, требует особого ухода и внимания».

На дощечке слева стерты первые слова. Дальше читаю: «…останови того, кто этого не понимает». Чего не понимает? Останови того, кто ничего не понимает. Так лучше.

Слева, справа, сзади, спереди, на всех кустах, деревьях таблички по-латыни, номерки. Все растения с номерками и табличками.

– Вас ждет еще одно удовольствие, – говорит экскурсовод.

Ничего меня здесь не ждет.

– Обратите внимание на примулу, она расцветает перед извержением вулкана, является как бы сейсмографом.

Чепуха на постном масле, никакого вулкана здесь нет.

– Между прочим, я два раза смотрела «Свистать всех наверх», – сказала Ирка, – и нисколько об этом не жалею.

– Семейство кактусов… Опунция Димовидия… Семейство кленовых.

Направляется в нашу сторону мужчина с фотоаппаратом. Останавливается и с улыбкой фотографирует женщину из нашей группы. Она улыбается в ответ и позирует. «Карточки ведь все равно не будет», – говорит она. «Непременно будет, чтоб мне пропасть!» – обещает он. Разговорчик у них пошел сразу будь здоров, как по маслу, без единой паузы, даже завидно.

ОН. В нашей группе механики, совпартслужащие и два планериста.

ОНА. А наша группа целиком состоит из текстильщиц.

ОН. Орехово-Зуево? Пардон, Конаково? Прошу прощения – Вышний Волочек?

ОНА. Ведь в точку попали, ой, надо же!

ОН. Я там был, прошу прощения, во время войны. В тысяча девятьсот… году наш батальон стоял, прошу прощения, в универмаге. Как вас зовут?

ОНА. Вам все скажи, все доложи.

ОН. Как же я вам карточку вручу, прошу прощения?

ОНА. Угадайте, как меня зовут, раз вы все отгадываете.

ОН. Отгадаю, прошу прощения, если вы меня не будете торопить.

ОНА. Кто же вас торопит в отпуску!

ОН. Маша? Саша? Галя? Валя? Оля? Маня? Аня?

ОНА. Алексей, скажи ему мое имя.

Медленно поворачивает свою крупную голову на бычьей шее Алексей. Оторвали его от кустов и деревьев. Отвлекли от редкой зелени. Что надо?

Стремительно удаляется. «Пардон – прошу прощения», не ожидал такого финала. Медленно поворачивается крупная голова Алексея на вечнозеленое, дикорастущее.

– Пройдемте в аллею пихт, – говорит экскурсовод.

Басит Алексей:

– А где лилии? Я люблю лилии…

Затопала экскурсия в аллею пихт…

Не желаю я в аллею пихт!

И не желаю в любви объясняться. Такие слова говорить – все равно что повеситься. Люблю, люблю, я вас люблю, никто вас не любит, не полюбит, вас могут разлюбить, а я не разлюблю, никто вас так любить не будет, моя любовь сильнее всех, «…я вас люблю, чего же боле, что я могу еще сказать…» Пусть она мне и объясняется, как у Александра Сергеевича Пушкина. С какой стати должен я ей в любви объясняться, а не она мне? Кто это придумал? Я должен ей шептать: «Люблю», а она мне в ответ: «Что вы сказали? Повторите, пожалуйста, я вас не слышала…» Адью фердибобель, как Штора выражался. Да и откуда я знать могу: люблю я ее или не люблю? Если она мне нравится, так Лена-артистка тоже нравится. И Сикстинская Мадонна. Любовь, я считаю, – навеки. Как Ромео и Джульетта – полюбили друг друга и на тот свет отправились без всяких штучек. Вот это точно. А кто сто раз в любви клянется, а потом заявляет: я тебя разлюбил, прости, пожалуйста, – ничего себе любовь!

– Как может быть «Свистать всех наверх» плохой фильм, ели там идея любви! – вдруг сказала Ирка.

– А кто сказал, что плохой фильм? – спросил я.