– Черт! – вскрикнула Холли, едва зазубренный край лезвия впился в ее ладонь.

И тут же выронила нож. Его звук при падении напугал обеих. Алабама замерла, услышав звяканье металла о пол возле ног Холли.

Несколько секунд они обе смотрели на руку Холли, которую та сжимала на запястье другой рукой. На «подушечке» ладони, под большим пальцем, зев вспоротой кожи пульсировал в унисон с ее сердцебиением. Порез оставался бесцветным только долю секунды, а потом на пол закапала проступившая кровь.

В глазах у Холли все помутилось. Безо всякой мысли она засунула руку под кардиган. Боль с запозданием, но стала нарастать. От подскочившего адреналина все тело Холли затрясло. А Алабаму словно загипнотизировала ее рука, прижатая теперь к блузке.

Пару минут никто из них не двигался. Обе тяжело дышали, хотя вид крови должен был бы их усмирить.

Алабама облизала губы и наконец вскинула глаза. Они были налиты кровью. Казалось, оба белка иссечены красными микротрещинами.

– Ты никогда не хотела со мной подружиться, ведь так? – спросила Алабама.

Вопрос застал Холли врасплох, на мгновение она лишилась даже дара речи. Она ждала, что Алабама снова набросится на нее с кулаками.

Холли открыла рот, губы только чуть-чуть разомкнулись. Но слов не прозвучало. Не готовая к такому вопросу, Холли могла высказать только правду: нет, она не желала дружить с Алабамой. Она даже никогда не рассматривала такой вариант. Но выложить все это Алабаме сейчас Холли не отважилась.

Но та, похоже, считала ответ в колебании Холли. Алабама покачнулась, и Холли снова напряглась. Но в следующий миг – прежде чем Холли сообразила, что происходит, – Алабама резко развернулась и вышла из кухни. Затаив дыхание, Холли проводила ее взглядом. И выдохнула, лишь когда Алабама скрылась из вида.

Еще несколько секунд она простояла на месте, чувствуя, как тело бьет дрожь. А потом вытащила руку из-под кардигана. Кровь тут же хлынула из раны, расцветив красной паутиной ладонь. Зрелище было жутким; и вся та гадость, что недавно заглотала Холли, запросилась наружу. Она с трудом, но все же подавила тошноту.

Снова прижав руку к кардигану, Холли осмотрела стол. Она убрала большую часть свидетельств своего обжорства, кроме обертки и крекера, который уронила. Холли перевела взгляд на упавший крекер, и ей стало очень-очень стыдно. И не только из-за невоздержания в еде. Ну почему? Почему она не солгала Алабаме? Почему не сказала, что симпатизирует ей? Ведь это было проще простого! Что такого было в ней, в Холли, что заставило ее смотреть Алабаме в глаза, наблюдать во всей полноте ее отчаянную ярость и сохранять при этом молчание?

Холли оглянулась на дверь, за которой скрылась Алабама. После ее ухода абсолютная, вакуумная тишина вроде бы отступила. Крошечное окошко за спиной Холли вновь задребезжало под натиском порывистого ветра. А стропила над головой опять начали потрескивать под ногами другой постоялицы, этажом выше.

Наконец, Холли все-таки нагнулась и подняла нож, валявшийся у ее ног. Она смыла с него кровь и убрала в ящик для столовых приборов. Потом подобрала с пола крекер и обертку и выбросила в мусорное ведро.

Закончив прибираться, Холли выключила свет, вышла из кухни и устремилась к лестнице. В коридоре сквозило сильнее, чем в кухне. От холода по коже Холли побежали мурашки, добравшиеся даже до поврежденной кисти, все еще прижатой к кардигану. Дрожа всем телом, Холли прокралась к лестнице.

Встав уже на нижнюю ступеньку, она услышала странный звук – слабый-слабый присвист, как будто кто-то выдохнул воздух. Холли замерла, ощутив покалывание по всему телу. Ее мыслями мгновенно завладела Алабама. Холли вообразила, как она выныривает из темного закутка и заносит руку над ее головой, чтобы ударить.

Но ничего такого не случилось. Глаза Холли, наконец, привыкли к тусклому освещению, и, окинув взглядом коридор, она убедилась, что находилась в нем совершенно одна. Источником странного звука оказалась входная дверь, которую Холли сперва не заметила. Просто она скрипнула очень тихо, словно кто-то только притворил ее за собой, но не захлопнул плотно.

Дверь была тяжелая и оказывала доблестное сопротивление ветреной ночи, властвовавшей снаружи. Но время от времени ветер находил щелку и проникал в коридор.

Обернувшись через плечо, Холли медленно подошла к двери. Но там никого не оказалось. Холли открыла дверь и выглянула в ночь – в фиолетово-черную, но не кромешную тьму. Ее взгляд скользнул от парковки к маленькой деревушке, а затем остановился на море, колыхавшемся за ней. Оно походило на океанскую пучину – не совсем безжизненную, но тем не менее одинокую.

Холли уже стала закрывать дверь, когда ее взгляд привлекло мерцание на бетонной площадке крыльца. Несколько секунд Холли всматривалась в него, а потом шагнула вперед и присела на корточки.

Она не сразу взяла в руки телефон Алабамы, а некоторое время поизучала его – как археолог, ошеломленный нежданной находкой. Когда Холли, наконец, подняла мобильник с бетона, его экран услужливо высветился. На нем всплыло множество оповещений – уведомления Инстаграма, по меньшей мере три сообщения о новых письмах в электронной почте. Холли медленно, не отрывая глаз от телефона, встала.

Казалось бы, сомнений на предмет того, что делать дальше, возникнуть не могло. Хороший, порядочный человек разыскал бы Алабаму и нашел бы способ вернуть ей мобильник. Более того, хороший человек воспользовался бы этой возможностью, чтобы извиниться перед Алабамой за все, что было сказано на кухне, а заодно и за недоброжелательность, проявленную к ней раньше.

Холли считала себя хорошим человеком. Возможно, она и была хорошей когда-то. Но в тот момент Холли волновалась лишь за себя. Она вспомнила глаза Алабамы, то, каким гневом они сверкали. Потом перед глазами Холли возникли тонкие пальцы Алабамы. Они быстро и яростно набивали текст, угрожая обнародовать разоблачительную информацию одним кликом по иконке экрана.

Холли постояла на пороге, разделявшем тусклый коридор мини-гостиницы и ветреную ночь, а потом опустила мобильник в карман и закрыла за собой дверь.

В ванной на втором этаже Холли обнаружила под раковиной аптечку первой помощи. Полив перекисью ладонь, она закусила щеку, но не издала ни звука. Холли с облегчением увидела, что порез не был страшно глубоким. И кровь уже перестала сочиться.

Промыв рану и перевязав кисть, Холли принялась застирывать в раковине кардиган. Когда вода под ним сменила розовый оттенок на бесцветный, она завернула кран и вернулась в свой номер.

В ту