англичане не гнушаются даже уничтожать ученых мировой величины. Вспомним гуру моторостроения — немца Рудольфа Дизеля. Аккурат перед мировой войной, в 1913 году, известный немецкий ученый получил приглашение посетить Англию. И там внезапно пропал. С концами. Тела Дизеля так и не нашли.

Так что в середине декабря, когда стояла неприятная зимняя погода, дул резкий ветер и хлопьями падал мокрый снег; холодно, сыро и неприятно было нашим войскам; я вызвал к себе вахмистра Кривцова. Этот старый казак, 53 лет, уже мог бы демобилизоваться по возрасту, но продолжал служить, надеясь весной возвратится на Дон вместе с полком. Весь израненный в многочисленных боях, но еще крепкий головорез, Кривцов славился своими лингвистическими способностями.

Он прекрасно знал татарский и калмыцкие языки, и неплохо говорил по-турецки. Болгарский и прочие славянские языки мы тут не считаем. Как и молдавский. А в период Наполеоновских войн, когда Кривцов провел немало времени в Германии и Франции, казак освоил немецкий и французские языки. По крайней мере мог на них нормально объясниться. Просто у человека природный талант к иностранным языкам.

Казак вошел ко мне в хату, но мялся у горящей печки.

— Садись, — я показал вахмистру на лавку возле стола. — Разговор у нас с тобой предстоит серьезный.

Казак, не чинясь, сел на лавку.

— Степан Филиппыч, — продолжил я беседу. — Ты же понимаешь, что из-за проклятых поляков нас никто весной не отпустит? Так что можешь уезжать сам. Из реестра списали, значит всё. Я скажу отцу приготовить для тебя подорожную.

— Благодарствую, сотник, — мерно отвечал Кривцов.

— Но я предлагаю тебе напоследок, успеешь еще на печи насидеться, послужить Дону. Дело серьезное, кроме тебя мне обратиться не к кому.

— А что за дело?

— Тут-то Филиппыч, уже свое отслужил, но ведь сыновьям твоим и одностаничникам еще предстоит сходить в очередь?

— Вестимо, такова доля казачья.

— А как ты думаешь, Филиппыч, куда нас в следующий раз направят?

— Скорей всего на Кавказ, там война уже тридцать лет не прекращается.

— Я тоже так думаю. Мое ружье видел?

— Видел, как не видеть. Доброе ружьишко.

— Но мое ружье сложное. Его искусный мастер делал вручную, долгое время. Таких много не сделать, ибо вещь больно заковыристая. Но дошли до меня верные известия, что иностранцы, которые против России все замышляют, близки к тому, чтобы сделать новое оружие. Похуже моего, но будут делать его массово, на заводах, и там выпускать тысячами штук. И это еще не беда, но чтобы навредить России и казачеству, они будут слать это новое оружие кавказским горцам. Наш полк придет на Кавказ, а там уже эти штуцера появятся в больших количествах. А там же живут аспиды натуральные. Мы же бед не оберемся! Горец издалека убьет меня, твоего сына или твоего соседа-приятеля. Разве это хорошо?

— Конечно не хорошо.

— Вот и я думаю, что не хорошо. А ведь пока все держится на паре мастеров. Если их уничтожить, то такое оружие появится у злобных иностранцев на пять, а если повезет, то и на десять лет позже. И я, и твой сын, или твой одностаничник, останется жив. Смекаешь, о чем я говорю?

— Смекаю, — степенно ответствовал казак.- Только дело тут не простое, тут и голову сложить можно.

Кривцов у нас казак умный. Себе на уме. Такого на кривой козе не объедешь. Грудь в крестах, шрамы на теле и походов за спиной больше, чем я сам в прошлой жизни шоу-проектов по телевизору посмотрел.

— Вот и я о том же. Филиппыч, Христом богом тебя прошу! Послужи Войску Донскому. Кроме тебя никто же с этим делом не справится! А я тебе пятьсот серебряных рублей в награду не пожалею. Плюс расходы все оплачу, не чинясь!

— Дело конечно заманчивое, только тут все обмозговать надо, — задумчиво ответил вахмистр.

— Я уже кое-что придумал. Будешь слушать? Но учти, об этом нашем разговоре никто сторонний знать больше не должен.

— Рассказывай, сотник. А я решу возможное это дело или нет. Болтать же языком лишнего не буду.

— Не для того я тебя, вахмистр, вызвал, чтобы сгубить ни за понюшку табаку. Будешь ты как у Христа за пазухой. Где-то через неделю, как снег ляжет, в Вену по санному пути поедет болгарский торговец розовым маслом, бай Ганю. Повезет он иностранцам в возке розовое масло, которое у тех идет для всяких бабских духов и притираний. И он уже согласен взять с собой попутчика. Поедешь с ним в Вену, Филиппыч? Я уже и масло приготовил и вьючного коня у валахов купил. Бумаги от валахов на тебя оформлю чин по чину. На дорогу дам четыреста серебряных рублей, в тамошних австрийских кронах. Будешь тоже изображать торговца розовым маслом. Товар весит немного, а дорогой. С ним далеко проехать можно. Ты-то бывал, Степан Филиппыч, в Вене?

— В самой Вене не бывал, но рядом проезжать приходилось. Так что места там мне знакомые.

— И прекрасно. В одном горшке у тебя масло будет. Он побольше, отличается от других. С него можно иностранцам розовое масло на пробу давать. А в остальных, маленьких горшках масло только сверху на вощеной бумаге будет наложено. Перед делом достаточно эти горшки осторожно перевернуть, «вершки» и вывалятся, а дальше окажутся там обычные «гранаты». Динамитные. Что я иногда для полка делаю. Умеешь с ними обращаться?

— Пару раз кидал. Дело нехитрое.

— Прекрасно. Окутаем горшки в несколько одеял, в конских вьюках ничего с ними не случиться. Из Вены ты, как мелкий разносчик, предлагающий образцы розового масла, поедешь самостоятельно на север, в Германию. Есть у немцев земля Нижняя Саксония. Не новая, что с Лейпцигом, а старая — на западе. Самый большой город там Ганновер, откуда нынешний англицкий король свой род ведет. Слыхал про Ганновер, Филиппыч?

— Не только слыхал, но и проездом там был. Когда французов усмиряли.

— Прекрасно. Но тебе надобно не в Ганновер, а во второй большой город этой земли — Брауншвейг. Там у них еще колбасу знаменитую делают, «брауншвейгскую». Так что не запутаешься. Не знаю, что там сейчас у них, вроде какое-то маленькое герцогство. У немцев же все не как у людей, в каждом городе свое особое, кукольное государство. В общем тебе туда. В Брауншвейг. Не заблудишься?

— Где казак один раз бывал, там он уже не заблудится. Да и колбасу