— Во, народ уже в осадок выпал, — комментирует парень.

— А ты никогда не пробовал протезы? — интересуется Франсуа.

— Они пытались. В смысле, врачи и родители. Три года назад. Но у меня уже были руки, просто они росли из другого места. Понадобилось четыре года, чтобы подхватить пальцами монетку. Мне тогда семь лет исполнилось. Это было первое, что я научился делать. Я ронял ее тысячи раз, но добился своего. А потом уже мог и есть, и причесываться, и умываться, и рисовать. И вот в один прекрасный день мне говорят, что ноги предназначены только для ходьбы! Нет, без шуток! И они попробовали приделать мне протезы, которые весили чуть ли не тонну, и назвали меня инвалидом. Но я наотрез отказался от протезов. Сейчас я живу в специальном центре — так лучше для всех.

Официант не спешит подходить к их столику, и Бертран подзывает его. Просит принести меню. Официант в замешательстве: меню означает еду, еда — это приборы, приборы же держат руками — а их этим ребятам как раз и не хватает.

Он наконец произносит:

— Вы желаете пообедать?

— Ну не танцевать же!

Официант удаляется.

— А я никакой не инвалид! — продолжает Бертран. — Вот почему на соревнованиях всегда прихожу первым. Все, что надо, у меня есть!

Официант приносит меню. И двадцать пар глаз разом устремляются к их столику, на миниатюрную окружность под светом желтых ламп.

— Да, и поменяйте мне, пожалуйста, стакан. Мне нужен на ножке.

Бертран выбирает антрекот с жареными яблоками, с кровью.

— Нож не нужен, — объясняет он, — просто порежьте мясо на кухне.

Потрясенный официант забирает меню.

— А вы не пробовали протез? — осведомляется Бертран в свою очередь.

— Это пытка какая-то! Кстати, я и не знал, что пальцами ног вообще можно что-то ухватить.

— Да, вам куда больше лет, чем мне. Простите… Впрочем, если много тренироваться…

Официант приносит лимонад в бокале на ножке. Бертран отодвигает свой стул и начинает шевелить ногами под столом. Его глаза сверкают озорными огоньками. Ну вот, думает Франсуа, он разувается… И действительно, Бертран поднимает ногу и кладет ее прямо на красно-белые квадраты скатерти. Нога совершенно гладкая — ни ороговения, ни опрелостей, ни отслоений; длинные пальцы оканчиваются аккуратно остриженными ногтями, которые выделяются на красноватом фоне кожи, которая под пальцами напоминает изнанку кошачьей лапы. Франсуа догадывается, что официант подглядывает за ними из-за кухонной двери; с соседних столиков падают салфетки и приборы; посетители один за другим замирают в удивлении, но это молчание, конечно же, временное.

— Это отвратительно! — раздается наконец женский голос.

И Франсуа готов согласиться: выглядит все это не слишком привлекательно, нога только что из носка, да и ботинки у Бертрана далеко не новые. Но вместо ноги он видит руку. Сначала ему кажется, что это девичья ножка, но нет — это рука. Пальцы раздвигаются, умело подхватывают кусочек хлеба и отправляют его в рот. Затем они разворачивают салфетку и элегантнейшим жестом просовывают ее в воротник рубашки — правда, элегантность немного контрастирует с усеянным прыщами лбом юноши. Затем Бертран подхватывает пальцами бокал за ножку и чокается им с бокалом Франсуа. На лице парня играет ехидная улыбка, он понимает, что все глаза устремлены сейчас на него, но его это нисколько не смущает. Бертран подносит бокал ко рту, делает глоток, потом салютует им возмущенной даме:

— Ничуть, мадам! Это очень вкусно!

Зал отвечает ему гудением голосов, слышится скрежет ножек отодвигаемого стула. Наверное, думает Франсуа, женщина решила уйти. Но он боится даже повернуть голову, совершенно уничтоженный дерзостью этого мальчишки. Появляется хозяин заведения в сопровождении официанта, несущего суп и порезанный на кусочки антрекот. Патрон осведомляется, не угодно ли господам пересесть за крайний столик — он указывает рукой: там гораздо удобнее, он будет счастлив угостить их кофе. Бертран отвергает предложение. Словно приросший к полу хозяин наблюдает, как пальцы ноги берут вилку, накалывают кусочек мяса, кладут его в рот, а затем приподнимают из-за ворота салфетку и обтирают уголки губ, при этом юноша улыбается во весь рот:

— О, поскольку вы еще здесь, не соблаговолите передать мне перечницу?

Хозяин выполняет его просьбу, но все-таки настойчиво повторяет:

— Уверяю вас, в нашем бистро найдутся куда более удобные столики.

— И, как я полагаю, менее заметные из зала?

Хозяин ретируется, весь багровый от смущения. Франсуа испытывает сильное желание провалиться сквозь землю.

— О нет, не торопитесь, самое интересное еще впереди, — останавливает его Бертран. — Так о чем мы? Ах да, о протезах! Для таких, как я, это решительная дрянь.

Бертран с трудом прожевывает мясо. Ему удается и есть и пить одновременно.

— В настоящее время, — продолжает он, — в Германии рождаются сотни детей без рук, без ноги или полностью без конечностей. Я знаю об этом, потому что там у меня живет тетка. Так вот, у нее тоже родился безрукий ребенок, точь-в-точь как я. Нет, ну представляете, двое безруких в одной семье, а? Они решили, что это наследственное; я уже не говорю обо всем ужасе, но моя мать переболела краснухой, и вот вам результат. Именно оттого. Не желаете ли жареной картошки?

— Нет, благодарю.

— Но на самом деле в Германии проблема заключается в том, что там свободно продается «Фолиамид», снотворное, которое запрещено во Франции. Так что бедным немецким детишкам-инвалидам придется носить тяжеленные приспособления на своем горбу вместо того, чтобы учиться пользоваться ногами.

Он прав: еще десятки людей будут обречены использовать пневматические протезы, хотя вполне могли бы научиться управлять ногами наподобие четвероруких, например обезьян, или же хамелеонов, или ленивцев. После некоторой подготовки им удалось бы играть на пианино, чистить овощи и готовить рататуй, вязать, есть палочками, водить автомобиль или заплетать косы. И пока Бертран рассказывает о своих пальцах, которые способны двигаться точно так же, как пальцы рук у итальянцев, Франсуа вспоминает, как ездил на юг, где собирал майские розы; экспрессивную жестикуляцию провансальцев и риталей, — проще говоря, макаронников или итальяшек, как их там называли. Ему приходит на ум, что такими подвижными ногами, вернее, пальцами, пожалуй, можно ласкать и женщину. Да, это еще одна причина, по которой Надин отказалась от его ухаживаний: он не смог бы ласкать ее. Ему нечем было бы трогать ее тело. А вот Бертран вполне может, есть от чего приревновать.

— Не желаете ли соуса?

— Нет, спасибо.

Бертран с трудом вытирает тарелку хлебным мякишем. Кто-то бурчит: «Вы все-таки в ресторане, а не где-нибудь!» Бертран даже не оборачивается.

— И тебя это не задевает?

— Ничуть. Вот смотрите, — повышает голос Бертран. — У нас