Шрифт:
Закладка:
Вдруг в комнате появляется Мария, волосы распущены, на плечах платок. Она медленно обходит кресло, не обращая внимания на Жоао, пристально глядя на Франсуа. Она берет его за ворот — великая Мария! — отрывает от стула и вышвыривает в общий коридор, где из-за дверей уже торчат головы соседей. Они видят, как странного вида тело вылетает из квартиры и шмякается о стену.
— Все в порядке, Мария? Помощь нужна?
Но она качает головой и еще крепче стискивает зубы, а Франсуа бубнит:
— Ты чего, Мария? Что ты делаешь?
Она доводит его до дверей подъезда и выставляет на мокрые от дождя плиты мостовой. В желтых светящихся квадратах окон появляются любопытные головы. От дождя волосы Марии слипаются в длинные черные жгуты, платок облепляет плечи, а с языка срывается целый рой притаившихся там ос:
— Слушай, вот что я тебе скажу! Все, что мне осталось здесь, — одни лишь воспоминания, ничего, кроме воспоминаний! Это не слишком уж много, но ничего другого у меня нет. И что же ты делаешь со мной, со всеми нами? У тебя нет ни жены, ни детей, ты не понимаешь, как тебе повезло, вернее, как им повезло, что их у тебя нет! Ты что, не видишь, как его гложет стыд? На это ты приходишь посмотреть? На его позор? А где твой стыд, если ты позволяешь себе поступать с другом по-свински?
По лбу Франсуа текут тонкие струйки. Он хотел бы, чтобы Мария отерла ему лицо.
— У нас с Жоао тоже есть о чем вспомнить…
— То-то я гляжу, как вы вспоминаете! Вы с ним устроили забастовку, ты посоветовал ему истребовать компенсацию, чтобы было на что жить дальше… А теперь приходишь сюда, чтобы помочь ему умереть, чтобы не умереть самому!
— Он страдает… — говорит Франсуа, а сам думает: а я что, не страдаю?
— О, не надо громких слов! А я, по-твоему, об этом не догадываюсь? Я сама что, не страдаю? Да, у меня есть руки и ноги! Но у меня нет права на счастье, я не имею права плакать, бухать, развлекаться, бросить своих детей; мне тоже есть на что жаловаться, но я молчу… Пшел вон отсюда!
Больше Франсуа не общается с Жоао. Теперь он может бросить пить. Забыть о пронзительном взгляде Марии. Да, он оступился, сорвался и понимает это. Но ему не все равно, ему нужна воля, чтобы жить каждое мгновение, дышать, переставлять ноги… Жить инвалидом. Все возможно!
Он старается отвлечься. Теперь его постоянным спутником становится пятнадцатилетний паренек, родившийся без обеих рук, Бертран Гари. Он победил во всех соревнованиях в вольном стиле за последний год. Этот юноша шагает по краю бассейна своей характерной походкой, как будто ему нипочем его несчастье, словно его забавляет жестокая шутка, которую сыграла с ним жизнь; в его взгляде чувствуется постоянный вызов, он насмехается над своей бедой; за непринужденность и насмешливый вид его прозвали Шкетом. Шкет одновременно и раздражает, и притягивает к себе всех, начиная с Филипа, с которым он безустанно соревнуется в выдумках и финтах; у него есть то, чему нельзя ничего противопоставить, настоящий дар — молодость.
И вот однажды Бертран дожидается Франсуа у выхода из раздевалки. В тот день он одержал очередную победу и хочет пригласить Франсуа посидеть в каком-нибудь ресторанчике. «Мы, — говорит он, — с вами почти близнецы, ведь правда?» Мадам Дюмон извиняется, у нее нет времени, ей нужно срочно уйти, поэтому придется обойтись без нее. Франсуа колеблется, но его смущает не само приглашение от ребенка, который собирается угощать непонятно на какие деньги; не его речь, свойственная скорее воспитаннику школы-интерната, чем домашнему мальчику, — где вообще живет этот Шкет, у него же нет родителей? — и даже не то, что парню всего пятнадцать, и говорить им, вообще-то, не о чем. Нет, просто у Франсуа нет с собой коробки для еды. Да и к тому же мадам Дюмон не сможет их сопровождать. Да и есть из рук мадам Дюмон на публике — нет уж, увольте! Франсуа уже несколько месяцев не ходил в ресторан, последний раз — перед самой поездкой в V., с Филипом и Этьеном. Но это был спланированный заранее поход, и он прихватил с собой коробку. И даже несмотря на это и на то, что он находился в компании двух инвалидов войны, что весьма почетно; несмотря на то, что их приветствовал метрдотель, друг Этьена (он даже помог ему въехать в коляске в помещение), и предложил аперитив; хотя Франсуа сидел у самой стены и его обслуживали по первому разряду — все равно он заметил неудовольствие остальных посетителей. Да, подобная компания не очень-то способствовала улучшению аппетита. Ему и самому было как-то не по себе, он почти ничего не ел. Так что стоит ли пробовать еще раз? Тем более в компании другого безрукого, да еще и гражданского в придачу.
— Благодарю, но у меня не особо с деньгами.
— И что? Ведь я приглашаю!
— Но мне же нечем будет есть!
— А как будто мне есть чем!
Франсуа объясняет Бертрану про коробку с шипами, но тот лишь смеется:
— А пальцы на ногах? Вот и ешьте ими!
Франсуа становится интересно, и он принимает предложение. Ну, он, например, может тянуть суп через соломинку, но как этот парень собирается есть ногами?
— Я-то буду пить, а ты — есть. Занятно глянуть, Шкет.
— Шкет?
Они заходят в бистро на углу. Видно, Бертран тут уже не первый раз, думает Франсуа. Паренек толкает ногой дверь и сразу же садится за столик в самом центре зала.
— Да нет же, — объясняет ему Бертран. — Я здесь вообще впервые. Просто так еще смешнее.
Бертран, весь в предвкушении шоу, поворачивает назад голову и ловко стягивает с себя пиджак при помощи зубов. Франсуа же делает это, активно двигая лопатками, сидя на стуле. Раздеваясь, они оглядывают зал — взгляды посетителей нарочито бесстрастны, но шум голосов мигом стихает. Бертран довольно ухмыляется:
— Ну как, неплохо, а?
Бертран не снимает пока ботинок — возможно, хочет раззадорить Франсуа, точнее, всех остальных в зале. Для начала он заказывает только напитки: «И с трубочками, будьте любезны», — добавляет он. Затем с удовольствием наблюдает за посетителями, которые, не отрываясь, смотрят на
