Шрифт:
Закладка:
«Помнишь свое обещание?»
«Помню».
Кто-то безликий и безымянный ждал, насмешливый и очень сильный. Скреб изнутри тихонько так, намекая, что если Арон не сдержит слово…
Арон дернулся и ударился затылком о выступающий камень.
– Срань. – Ощупал голову – крови не было.
Потом он долго отстирывал штаны и исподнее. И только когда уходил, вспомнил про мамино поручение собрать деревянные обломки, сухие водоросли и прочий хлам для костра.
– Ты купался? В одежде? – ахнула мама, когда он вернулся к старой лодке.
– Мне не холодно, – заявил Арон, все еще пытаясь взглядом зацепить их.
Волны с ленивым шорохом облизывали берег, но самого моря не было – был только туман.
Как-то он заблудился в такой вот туман вместе с одним парнем из Ларта, и они насилу тогда выбрались: начался прилив, а они совсем не понимали, в какую сторону идти. Им повезло. Хорошо, что мама не узнала, да и никто не узнал!..
Арон вдруг представил, что было бы, если бы тогда они не услышали колокол на маяке. Ведь они бы утонули, разбились бы о скалы. И тогда бы вот такие же крабы ели бы его потроха.
Интересно, едят ли крабы потроха?..
Ему стало теплее, хотя голодная боль в желудке не уменьшилась, а сделалась размером с весь этот огромный пляж.
– Давай помогу?
Мама молча передала ему деревянную ложку, которой помешивала суп в котелке. Вода булькала успокаивающе. Арон смотрел, как поднимаются со дна струйкой пузыри и лопаются на поверхности, как бурлит в них горстка гороха. Запах, тепло, пар приятно обволакивали и расслабляли, но затылком Арон ощущал ледяной холод чужих взглядов, нити колдовства завивались вокруг.
Исподтишка он глянул на маму: она штопала одежду, делала целым то, что расползалось ветхими нитями, как расползалось все у него внутри. Ее лицо было спокойным, руки – уверенными. Поймав его взгляд, мама улыбнулась одними губами. И тогда он все-таки решился сказать:
– Я не хочу быть колдуном! – проговорил быстро, на одном дыхании, и получилось что-то вроде «янхачутьклдном!»
– Арон?..
– Я не хочу быть колдуном! – Сердце билось в ямке между ключицами, под самым горлом. – Может, это пройдет? Я перестану колдовать? Я… Мне очень тяжело! Я… Я не знаю, не знаю, что мне делать, я не могу этим колдовством управлять, я вообще ничего не могу, а тут одна магия вокруг, я не хочу ее видеть, понимаешь?!
Арон сказал – и сам испугался. Горели уши. С мамой – вот так, запросто – он никогда не разговаривал. И уж тем более никогда не рассказывал о своих бедах!..
Но мама отложила в сторону Саадарову куртку, которую штопала, и присела рядом. Неожиданно мягким движением взяла его за руку – и Арон смутился оттого, что его ладонь была потная и липкая. Да и шею он как следует не вымыл…
– Я ничего не понимаю в этом, Арон, – в ее голосе прозвучало сожаление. – Я не знаю, как это бывает у тех, кому Многоликий дал силу.
Сердце упало в глубочайшую бездну.
– Но… Арон. Я обязательно найду кого-то, кто понимает в этом. Кто тебе поможет. Разобраться в магии… в себе. Ты сможешь подождать?
– А если я не смогу, – Арон закусил губу, – справиться с этим?
Зверь внутри давился хохотом так, что дрожали руки, и перед глазами прыгали какие-то черные точки.
Но рука мамы была прохладной и сухой. Очень твердой. Такая рука может прогнать любого зверя, самого страшного! Арон смотрел в мамино лицо – и видел, что оно словно светится изнутри, хотя ничего особенно необыкновенного в нем не было.
– Знаешь, иногда мне казалось… – Мама немного помолчала. – Много раз казалось, если честно, что я не смогу строить дома.
– Правда?..
Арон пытался сообразить: может, она шутит? Смеется над ним? Но она смотрела очень серьезно, как и всегда.
– Конечно. Но меня учили: делай или не берись совсем. И я решила, что лучше все-таки сделать.
Она не сказала больше ничего, но Арон понял.
– По-другому не получится построить храм, – кивнул.
Мама рассмеялась:
– Ничего не получится!
Магия набухала в нем горячим сухим жжением. Мамина рука вдруг дернулась, выскользнула из ладони.
– Ты…
Арон хотел вскочить тут же и убежать – опять у него ничего не вышло с разговором, опять вообще ничего не вышло из-за этой магии!
Но мама держала его горящее лицо в ладонях.
Он думал, что мама расскажет ему одну из тех поучительных историй, какие рассказывают про монахов, или вставит что-то умное и сложное из тех книг, что она читала раньше. А она просто обняла.
И тогда Арон спросил:
– Если бы мы остались в Даррее… Если бы все было как раньше… И магии этой дурацкой бы не было…
Мама немного помолчала.
– Я очень хотела, чтобы ты поступил в университет. Ты мог бы стать сенатором, Арон. Как… – Она запнулась.
– Как отец?
Арон представил себя в длинном неудобном одеянии сенаторов – золотое шитье, тяжелые складки – и рассмеялся. Мама вдруг провела рукой по его коротким, торчащим во все стороны мокрым волосам.
– Нет. Как Арон из семьи Варрен, – с гордостью поправила она. – Мой сын.
5
Они сняли комнатушку в большом шумном доме на окраинной нир-Ниали у адрийца по имени Ральф. Ральф быстро столковался с Саадаром – Тильда и оглянуться не успела. Он мешал в речи хардийские и адрийские слова, расхваливая свои комнаты: «Комната небольшая, зато там нет тэро… как это? – а, клопов!»
– Не самое плохое место, – заметил Саадар, оглядывая голые стены. Комнатка – под самой крышей. Вместо двери – тряпка. Узкая нора шириной в четыре, а длиной в семь шагов, пыльная, затканная паутиной. Хрупкий и ненадежный дом, панцирь улитки.
– Все, что не каюта на «Чайке», кажется мне дворцом, – попыталась пошутить Тильда, но шутка горчила.
Мебели никакой не было – да и откуда? В одном углу лежал тюфяк. Арон подошел к нему, пнул – и из-под тюфяка выползла многоножка. Арон мстительно ее раздавил.
– Заработаю денег, и что получше снимем. – Саадар улыбнулся – как-то особенно тепло и мягко.
– А что же я? – Тильда прошлась по комнате – рассохшиеся половицы отозвались стоном. Низкий потолок давил на плечи, заставляя пригнуться – тем, кто живет в таких трущобах, не пристало поднимать головы. – Буду здесь сидеть, ждать тебя, Арона?.. – полушутливый тон, но серьезность – в вопросе. – Как положено жене и матери?
Крючок на ставнях приржавел, и открыть окно не выходило. Подошел Саадар, дернул – посыпалась ржавчина, оставшаяся на пальцах рыжими остро пахнущими пятнами.
За окном слоился белесый туман.
– Я не могу тебя неволить. – Саадар смотрел куда-то на выступавшие из тумана трубы, лес труб. – И не хочу. Если считаешь разумным пойти в ранка…
– Я не знаю, что считать разумным, Саадар, – тихо ответила Тильда.
Трубы стояли в слоистом тумане – как ноги фантастических великанов, бредущих куда-то в белую вечную мглу. Саадар коснулся ее плеча.
– Я не хочу. Не хочу, чтобы ты работала на мануфактуре. И если бы я мог…
– Но у нас нет выбора, – наверное, слишком жестко ответила Тильда, потому что Саадар убрал руку. – Когда-то я хотела строить дворцы и храмы. Но сейчас нам надо не сдохнуть от голода.
* * *Многие годы каждое утро начиналось для Тильды одинаково: с утренней почты, которую приносил Эрин, с проверки уроков Арона, с неотвязных мыслей о храме Многоликого. Это было ее жизнью, и день ее был расписан по часам, подчиненный тому же выверенному плану, что и работа строителей.
Но за последние четыре месяца Тильда почти – почти! – привыкла к разнообразию рассветов, холодных и сырых или солнечных и ярких, но неизбежно заставляющих подняться на ноги и идти. Или – ждать нового рассвета в каюте, в страхе, что очередной шторм опрокинет судно или снесет с курса и разобьет о скалы.
То были знаки беспросветной неопределенности.
Сегодня ее разбудил смех сына. Тильда лежала, закрыв глаза, и слушала, как Арон шепчется с Саадаром и они смеются чему-то, как за стенкой, что не толще бумаги, ходят, гремят, переругиваются, звенит медь хардийской речи и шипит, кипит раскаленное масло – дионийской. В этом было что-то… счастливое? Спокойное?..
Но миг полусна-полуяви истаял почти сразу же – и Тильда резко встала.
– Ты хочешь взять с собой Арона? – Она смотрела, как Саадар заворачивает себе и сыну в тряпицу остатки хлеба.
– А чего ему тут болтаться? А так где поднесет, где поможет – глядишь, монету получит. Да ты не боись. Я присмотрю. – Саадар хотел потрепать Арона по голове, но тот ловко вывернулся и показал средний палец.
– Постеснялся бы при матери, мелкий. – Затылок сына все-таки встретился с ладонью Саадара. Арон фыркнул возмущенно.
Тильда смотрела на них, улыбаясь.
Семья. Маленькая и бестолковая, но… любимая. Это слово – новое, из жизни другой женщины кисловатым и терпким гранатовым вкусом отдавалось на языке.
– Будь осторожнее… с магией, хорошо? – шепнула она Арону.
– Хорошо. – Арон пожал плечами. – Я же не собираюсь поджигать кошек и что-то такое.
Она проводила Арона и Саадара, и голод не дал ей заснуть снова, хотя всю ночь она не спала: кто-то скребся и шуршал в углах, и это было хуже всего – слушать чью-то деятельную возню, думать, что вот сейчас ядовитое жало вопьется в ногу или палец, ногу сведет судорога, и она останется лежать неподвижным камнем, пока эти жуки не выжрут ее глаза…
Эта комнатушка была до отвращения чужой. Но Тильда хорошо знала силу привычки, которая делает
