Шрифт:
Закладка:
Повторив за матерью и расхохотавшись, хотя, впрочем, этот смех больше напоминал лошадиное ржание, вторая демоница схватила останки Леонарда за шиворот. Оставляя за собой сплошной кровавый след, она поволокла его к проходу между половинками столов. За ней, шлепая по лужам, пустилась вприпляску размахивающая руками Вериатель. Впрочем, она все равно поглядывала на замерших старейшин, беспокоясь о своем чаде… С хохотом две демоницы в придачу с мертвецом пропали в озере. Вода забурлила, побагровела, пока через какое-то время гладь не разровнялась.
– Кельпи дали жизнь, кельпи ее и забрали, став палачами нарушившему договор, – медленно произнес Летэ, застывшим взглядом уставившись на густо залитый кровью и слизью стол.
Он подошел ближе, потрогал дурнопахнущую субстанцию пальцами и прикоснулся к ней кончиком длинного языка.
– Стоит полагать, – подал голос барон Теорат Черный, – что, проголосуй мы на суде Юлиана иначе, кровью залили бы весь зал для совещаний от пола до потолка. Нашей кровью…
– А как действуют эти договоры? – осторожно уточнил кто-то из бессмертных, самых молодых. – Ведь после того как их души прибрала к своим рукам демоница, оба стали весьма странными: и Леонард, и Юлиан… Безумие Леонарда обострилось… А Юлиан, разве он не странен даже для бывшего человека?
– Этого никто не знает, – ответил барон. – Но советую вблизи воды взвешивать каждое слово о нашем молодом Юлиане, дабы ненароком не обидеть его честь. Вода все услышит и за его честь воздаст сполна.
В совете раздались смешки.
Все принялись терпеливо ожидать, пока призванные напуганные слуги наведут чистоту. Пришлось принести яркую лампу, которую водрузили на стол, чтобы она осветила пещеру. Кто-то из старейшин, особо любопытный, растирал между пальцами подвижную слизь, наблюдая, как она ползет по ним. Та и правда была необычной, воплощая в себе живую воду с темным отпечатком демонизма.
Спустя время Райгара Хейм Вайра вновь завели в центр, и он встал, оглядывая всех мутным, уставшим взглядом, придерживаемый слугами. Гейонеш начинал слипать ему глаза… Свет был болезненным…
Филипп сидел за столом. Сцепив пальцы под подбородком, он молча наблюдал за уже спокойными водами озера, размышляя, почему не отомстили ему, но покарали нареченного сына, причем сполна. Не было ли это безумие насланным? Не в том ли таился злой умысел кельпи?
– Возвращаемся к суду, – произнес деловито Летэ, придирчиво оглядывая скамью, на которую собирался присесть. – Решение о смерти соучастника заговора было приведено в исполнение, хотя и не нами. Теперь стоит решить последний вопрос по поводу передачи дара Саббаса фон де Артеруса. У тебя ведь нет преемников, да, Райгар?
– Нет, – коротко и хмуро ответил тот.
– А что же Бартлет и Тиддос?
– Тупоголовые болваны, достойные питаться только животной падалью, – сплюнул на уже вычищенный пол Райгар. – Даже если я назову кого-нибудь, – он с трудом ухмыльнулся, – какая, к черту, разница, потому что мой дар все равно отойдет Филиппу!
– Таковы правила – узнать твое мнение, – ответил глухо Летэ.
Ослабший Райгар снова усмехнулся толстыми губами, на которых запеклась кровь.
– Мы имеем все голоса за то, чтобы предать старейшину Райгара Хейм Вайра забвению. В том числе голос Горрона, который перед отъездом оформил сопутствующую бумагу. Если сейчас не найдутся желающие доказать в суде свое право на сей дар, я посчитаю это единогласным решением о передаче дара пострадавшей стороне – Филиппу фон де Тастемара.
Летэ замолчал и уставился на присутствующих тяжелым, будто прибивающим к полу взором.
Собравшиеся тоже молчали. Подобно главе, Филипп пристально всмотрелся в окружавших его старейшин, однако, наоборот, выискивая не тех, кто воспротивится, а с надеждой, что таковых не будет. После суда над рыбаком он ждал чего угодно, только не счастливого исхода. Слишком сложным выдался последний год. Это сомнение, эта мнительность – они ложились на его лицо морщинами, выставляя волнение напоказ против воли.
– Ну что, кто-нибудь желает что-то сказать? У кого-нибудь есть какие-то веские доводы против передачи дара Филиппу фон де Тастемара, преемнику Ройса фон де Тастемара? – настойчиво, с нажимом, спросил Летэ.
И снова тишина. Тишина, однако, благодатная. Старейшины качнули головами. И хотя почти у каждого был тот, кого бы они желали наградить бессмертием, чтобы лишить участи сгинуть в жерновах времени, все понимали: они никем не приходятся Райгару. Райгар имел славу вампира нелюдимого, мнительного, видящего, как и всякий подлец, в каждом прежде всего ответную подлость. Именно поэтому за неимением друзей приоритет в любом случае был у графа Тастемара как у пострадавшей стороны.
– Принято, – удовлетворительно кивнул Летэ. – Что ж, Филипп. Ты свое все-таки получил.
– Подождите! – вдруг вмешалась герцогиня Амелотта.
И Филипп, будто зверь, на загривке которого в предчувствии опасности вздыбилась шерсть, пристально посмотрел на герцогиню.
– Что такое, Амелотта? – спросил Летэ.
– Я хотела бы уяснить статус Офурта, – заявила деловито Амелотта. – Мои земли ведут бурную торговлю с этим графством, сообщаясь через Имрийю. Собственно, после смерти Райгара кому-то придется заняться управлением Офурта. И мне нужно знать, кто это будет? Будет ли этим заниматься его дочь Йева, или они бросят все на волю наместника из Крелиоса?
– Йева станет графиней Офуртской, – ответил с выдохом граф Тастемара.
– Думаешь, эта девочка справится с мужскими обязанностями? – съязвила Амелотта. – Знаю я, что происходит у тебя в землях, Филипп! Война… Война у тебя назревает! У тебя из-за этого совсем не будет времени заниматься Офуртом!
– Туда вместе с Йевой отправится и Горрон де Донталь. Я с ним все обсудил. Он готов взяться за мою дочь, чтобы помочь ей с управлением, а также с устранением проблем, которые неизбежно возникнут. Благодаря ее власти над вурдалачьим племенем мы сделаем тракты более безопасными, чем сейчас.
– Ладно, Горрону я доверяю, – согласилась старая герцогиня, придерживая в руках оторванную юбку.
– Не бабский дар, конечно… Совсем не бабский, – сморщился Барден Тихий. – Но лучшего преемника не отыскать.
– Раз все решено, приведите девушку! – приказал одному из прислужников глава Летэ.
Вскинув голову, Райгар проводил быстро убегающего слугу долгим прискорбным взглядом и вновь опустил ее. Так и стоял он, проникаясь мыслями всех предыдущих жертв судов, что последним их видением становятся… их ноги… О да, последнее, что они видят, имея возможность ненадолго поразмыслить в ожидании смерти, – это собственные ноги… Ноги, которые привели их сюда, шлепая по лужам крови, перешагивая горы трупов, чтобы заполучить свое желанное бессмертие, относить его, как нарядное платье, и, сделавшись нищим, сбросить здесь, оголив кости и череп.
Так и стоял граф, отдавшись одурманенным Гейонешем размышлениям, пока вдалеке не услышал шаги приближающейся смерти. Шажки были тихими, пугливыми, как у лани. Можно сказать, трепетными… Они спустились по пещерной лестнице, выдолбленной руками древних мастеров, прошли через весь зал. Яркий светильник выхватил из тьмы тоненький силуэт. Это была Йева. Она испуганно озиралась, выискивая глазами родного брата. На ней было черное шерстяное платье с серебряной брошью в виде раскинувшего крылья ворона, а волосы лежали на плече пламенеющей в свете лампы рыжей косой. На голове ее переливался золотом обруч. Не обнаружив в пещерном зале и следов Леонарда, она остановилась и дрожащим, непонимающим взглядом воззрилась на отца.
Тот вскочил по-молодецки со скамьи, чувствуя после всего произошедшего прилив сил. Ему показалось, что в пещере стало светлее не от лампы, а от вида дочери. Он с нежностью подал ей руку и завел в центр стола. Йева улыбнулась ему, любяще, но вместе с тем продолжая выискивать брата, и последовала за ним, шелестя подолом юбки. Около Райгара Хейм Вайра она встала, как и он, с опущенной головой. Но если она сделала это от смущения, боязни перед грядущим, то Райгар стоял в ощущении близости прискорбной, пустой смерти, которая оставит ему только прошлое.
Летэ и Филипп встали по бокам от него, чтобы он не причинил вреда девушке.
Пара слуг приблизилась к Йеве.
Рука главы клана видоизменилась, пальцы его удлинились до огрубевших когтей. Коготь коснулся шеи приговоренного, прорезал крепкую, толстую кожу. Затем он точно так же сделал надрез на лебединой шейке Йевы. В пещерном зале зазвучала страшная, тяжелая речь Хор’Аф, всегда знаменующая как рождение нового старейшины, так и забвение прошлого. Стоило
