азерб. ағры- ʽболетьʼ и ағры ʽбольʼ, то это свидетельствует о том, что в человеческом сознании части речи еще недостаточно разграничены. Однако такого обязательного параллелизма между языком и мышлением могло и не быть. В человеческом сознании предметы и их признаки могли быть выделены достаточно четко, но язык мог использовать одну и ту же основу для выражения и предметов и признаков.

Трудно согласиться с тем, что определенное качество всегда ассоциируется с каким-либо предметом. Оно могло возникнуть в человеческом мозгу совершенно независимо от конкретного предмета, будучи абстрагировано от многих предметов.

Выражение demir yol ʽжелезная дорогаʼ в турецком языке вовсе не свидетельствует о том, что в турецком языке когда-то не было прилагательных. В данном случае от существительного demir было отвлечено в определенных словосочетаниях качество, а сама форма существительного не подверглась при этом никаким изменениям.

Любая человеческая речь, даже самая примитивная, предполагает четкое осознание предмета и его признаков. Вне этого условия сама речь не представляется возможной. Поэтому всякие рассуждения по поводу того, что, будто бы, первоначально в языке не было четкого разделения частей речи, представляются нам совершенно не обоснованными.

Следует также заметить, что сторонники теории первоначальной диффузности частей речи совершают в своих исследованиях ошибки.

Желая показать абсолютное тождество глагольных и именных основ Э.В. Севортян приводит такие примеры, как карык ʽтемнетьʼ и карык ʽзатемненныйʼ, чув. тутăх- ʽржаветьʼ и тутăх- ржавчина[351]. Однако эти аффиксы генетически не тождественны. В одном случае аффикс -ық восходит к аффиксу, обозначающему становление качества, который в конечном счете представляет переосмысление древнего аффикса многократного действия, в другом случае -ық – аффикс древнего перфективного причастия -ық, например карық ʽзатемненныйʼ. Генетически тождественными эти аффиксы быть не могут. На этом же основании совершенно недопустимо сопоставление азерб. акын- ʽприближатьсяʼ и акын ʽблизкийʼ[352]. В первом случае мы имеем дело с аффиксом возвратного залога, который также представляет переосмысление древнего аффикса многократного действия. Во втором случае – аффикс -ын – показатель древнего перфективного причастия.

Веским доказательством того, что в тюркском праязыке имена и глаголы достаточно четко различались, является неодинаковый способ отрицания у имен и глаголов, ср. тур. ol isçi değildir ʽон не рабочийʼ и ol yazmiyor ʽон не пишетʼ.

Части речи как семантико-функциональные разряды слов в тюркском праязыке уже существовали. Никакого первоначального синкретизма частей речи не было.

В тесной связи с гипотезой о первоначальной диффузности речи находится предположение И.И. Мещанинова об образовании частей речи из членов предложения

«Слова не создавались сами по себе без их практического значения в речи»[353].

Совершенно прав, по нашему мнению, А.Н. Савченко, когда он утверждает, что

«синтаксические свойства частей речи определяются их значениями. Предикативная функция глагола, особенности согласования его с подлежащим и способность управлять дополнением являются прямым результатом присущего ему значения действия или состояния. Субъектное или объектное отношение существительного к глаголу является следствием его предметного значения. Обязательное согласование прилагательного с существительным (в тех языках, где прилагательное имеет формы словоизменения) вытекает из его значения признака предмета. Таким образом, при определении части речи нельзя игнорировать ее значение, наоборот, его следует поставить на первое место»[354].

Под первоначальной диффузностью мышления некоторые лингвисты и философы, очевидно, понимают неразвитость мышления первобытного человека. Но это совсем разные вещи. Конечно, первобытный человек многого не знал по сравнению с тем, что могут знать современные люди. Однако даже самое примитивное существование требует знания законов окружающего мира. А это требует известного расчленения континуума окружающего мира. Без этого познание законов окружающего мира невозможно. Если все свойства предметов и явлений выступают в сознании человека в виде существительных, то правильно понять окружающий его мир такой человек не сможет.

В этом отношении мы не можем не согласиться с А.Г. Спиркиным, который писал по этому поводу следующее:

«Вряд ли возможно отсутствие морфологически оформленных частей речи трактовать в том смысле, что в мышлении человека в то время не существовало основных логических категорий: предметности, действия, качества и отношения. Без этих категорий невозможен был бы никакой акт логической мысли и, следовательно, никакое взаимное общение людей. Эти основные опорные смысловые центры любой мысли, какой бы степенью примитивности она не обладала, являются необходимыми условиями более или менее адекватного отражения действительности и сообщения о содержании отражаемого другим людям»[355].

Проблема абстрактности человеческого мышления

Вопрос о меньшей степени абстрактности мышления первобытных людей – вопрос немаловажный. С этим фактом приходится считаться при изучении проблемы развития человеческого мышления. С совершенной очевидностью на основании изучения косвенных фактов можно сказать, что мышление древних людей было менее абстрактным по сравнению с мышлением современных людей. В этом плане само понятие абстрактности требует некоторого пояснения. Способность к абстрагированию была конечно свойственна и людям древних эпох. Без этой способности вообще не могло бы быть языка, поскольку каждое слово и грамматическая форма могли возникнуть только на базе абстракции. Можно, однако, предполагать, что людям древних эпох не были свойственны более сложные типы абстрагирования, основанные на отвлечении от многих и притом разнородных предметов и явлений (ср., например, такие понятия, как справедливость, унижение, неполнота, неприспособленность, множество и т.д.). В сознании первобытного человека наиболее устойчивыми были те типы абстракции, которые базировались на повторяемости непосредственно ощущаемых предметов и явлений. Изучение истории различных языков с достаточной убедительностью подтверждает тот факт, что чем дальше мы углубляемся в древность, тем меньше обнаруживается грамматических категорий, представляющих сложные типы абстракций. Например, показатель абстрактного множества для языков древних эпох не является типичным. Гораздо раньше возникают различные суффиксы так называемой собирательной множественности, как множественности более конкретной. Л. Леви-Брюль не без основания утверждает, что первобытное мышление обладает способом для выражения не просто мн. числа, а различных его видов[356].

Двойственное число как менее абстрактное и более наглядное в целом ряде языков возникло, по-видимому, раньше абстрактного мн. числа.

Можно с полной уверенностью утверждать, что древние языки не имели большого количества залогов. Возвратный залог, выражающий менее абстрактные отношения, в истории многих языков мира возникает раньше страдательного залога. Категория страдательного залога для языков древних эпох вообще не является типичной.

В индоевропейских языках страдательный залог возникает значительно позже медиума. В тюркских языках, а также в значительной степени в финно-угорских показатели залогов были некогда суффиксами многократного действия. То же самое следует сказать и в отношении количества наклонений. Наклонений в архаических языках, по-видимому, немного. Раньше всего выделялись наклонения, выражающие менее абстрактные отношения.

Отличительной особенностью протоуральского языка-основы была крайняя скудость