Давид не спешит ничего рассказывать, мы находимся в подвешенном состоянии, и неизвестность убивает, а запасы в холодильнике быстро кончаются.

Когда наконец-то погода улучшается, мы выдыхаем с облегчением. На улице на порядок прохладней, в стареньком вентиляторе теперь надобности нет.

—Я на рыбалку собираюсь, ты со мной?— спрашивает Давид, выходя из дома с рюкзаком и удочкой в руках.

Взгляд у него хитрый: задумал что-то. И не нужно долго гадать, чтобы прочесть его мысли и намерения.

Я киваю. Тело дрожать начинает от нетерпения. Я и раньше возбуждалась от одной мысли о сексе с ним, а после воздержания длиной в три года — вспыхиваю словно спичка от одного намека.

Часто злюсь на себя за это, ведь я должна быть более равнодушной и холодной к Давиду. Он предатель. Все закончится, и я уеду, наши дороги снова разойдутся. Не хочу страдать или скучать по нему.

—Настя здесь останется?— спрашиваю, оглядываясь на дом.

—Да, она спит, я записку оставил на всякий случай. Мы недалеко, там за деревьями спуск к берегу есть, место неплохое, в тени.

—Угу,— сглатываю ком, что стал поперек горла, и молча иду за ним.

Тело натянуто, словно тетива, чувствую, как при каждом шаге набухшее местечко между ног трется о трусики, разнося по телу волны возбуждения.

Мне хочется прикоснуться к Леонову, но я не позволяю себе этого. «Равнодушие,— повторяю себе,— холодность. Я должна испытывать их, а не трепетное ожидание, когда он вновь окажется внутри меня». Но вместо этого в голове лишь порочные картинки нашей последней близости.

—Давай руку, я помогу.— Давид первым спускается по деревянным ступеням, которые кто-то наспех смастерил.

Я принимаю его помощь, вкладываю руку в его горячую ладонь. Он придерживает меня, а когда я спрыгиваю на влажную землю, притягивает к себе, вжимает в свое тело, впивается пальцами в талию и жарко шепчет в самое ухо:

—Соскучился по тебе невероятно.

—Мы четыре дня были заперты в одной комнате.

—Ты поняла, о чем я.

Дыхание сбивается, когда его губы без промедления находят мои.

У меня от его близости, запаха мужского тела, напора закружилась голова. Я хочу его. Безумно. И без разницы, что мы находимся на улице, на открытой местности, где кто-то может нас издалека увидеть.

Я доверчиво прижимаюсь к Давиду, прикрываю глаза, через ладонь чувствую ритмичное биение его сердца. А в следующий момент отстраняюсь, понимая, что не сейчас. Не время.

—Ты рыбу ловить собирался. А я пока порисую,— сдавленным голосом произношу я, с силой сжимая в руке скетчбук и карандаш, что прихватила с собой из дома.

Давид нехотя отпускает меня, в глазах его бездна. Я опускаю взгляд вниз, на его пах, и из горла вырывается рваный выдох. Через спортивные штаны проступает его возбуждение.

Он кивает и начинает раскладывать снасти.

—Возьми, земля холодная,— протягивает мне плед.

—Спасибо.

Я стелю себе рядом с раскидистой ивой, метрах в десяти от Леонова. Здесь спокойно, тихо, хорошо. По ту сторону берега где-то вдалеке виднеются несколько точек. Это люди, которые тоже приехали на рыбалку.

Пока Давид увлечен удочками, я открываю чистую страницу, и карандаш начинает скользить, нанося первые штрихи. К своему стыду, я рисую пошлые картинки с Давидом в главной роли. Ничего не могу поделать с собой. Смотрю на него, а в голове рой воспоминаний.

—Клюет,— радостно восклицает он, послав в мою сторону взгляд.

Я откладываю в сторону альбом, подхожу к нему, чтобы разглядеть улов. Крупный карасик.

—Неплохо, Леонов,— улыбаюсь я.

—И это только начало. На ужин юшку приготовлю.

Следующие полчаса проводим не разговаривая. Давид с удочкой в руке, я же ложусь на плед, рассматриваю голубое небо и думаю.

Внезапно на меня падает чья-то тень. Опускаю взгляд, вздрагивая от того, с какой жадностью и темнотой в глазах смотрит на меня Давид. Он нависает надо мной, замирает. Словно боится, что откажу.

Я моргаю часто-часто, облизываю пересохшие губы. Заглядываю в глаза Леонову, и мы одновременно срываемся с цепи. Тянемся друг к другу, впиваемся губами в жадном поцелуе.

Наши языки пляшут в бешеном ритме страсти, Давид накрывает меня своим тяжелым телом. Я подрагиваю под ним, раздвигаю ноги, трусь о его твердый пах через ткань одежды.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Его рука проникает под мою футболку и движется вверх. Он запускает пальцы под чашечку лифчика, надавливая и лаская мою грудь. Я дрожу от возбуждения. Пожар во мне давно уже пылает, и потушить его сможет лишь один человек.

Мои руки не могут найти себе место, я одновременно хочу с силой вцепиться в его плечи, хочу зарыться пальцами в его волосах, хочу стянуть с него одежду, хочу ласкать его твердый член, царапать грудь.

Давид, словно читая мои мысли, торопливо снимает с меня футболку, опускает вниз лямки лифчика и сдвигает чашечки, жадно впиваясь взглядом в мою затвердевшую грудь.

Моя кожа в одно мгновенье покрывается мурашками.

—Нас могут увидеть,— шепчу я, пытаясь вызвать в себе сопротивление, но тщетно. Я проиграла давно. С тех пор, как разрешила остаться ему в душе, увидеть то, что никому не позволяла до него.

—Здесь никого нет,— не соглашается со мной и переходит в наступление.

Он касается губами вершинки моей груди, вбирает в рот мой сосок, и я вскрикиваю. От легкой боли вперемешку с возбуждением, что пронзило мое тело.

Непослушными пальцами я проникаю под резинку его штанов.

Он возбужден не меньше, чем я, и я хочу довести его до предела. Хочу свести его с ума. Хочу, чтобы так хорошо, как со мной, ему ни с кем больше не было, чтобы, когда улечу, он помнил меня. Представлял во время каждой близости с другой женщиной.

Я провожу пальцами вдоль его твердого члена и останавливаюсь на головке. Двигаю ладонью вверх-вниз, пока Давид ласкает мою шею.

Его плоть подрагивает в моей ладони, подушечкой пальца я растираю капельку смазки по его головке. Давид громко выдыхает, щекоча своим дыханием шею, а потом резко отстраняется от меня, заставляя почувствовать пустоту.