Шрифт:
Закладка:
— Я очень люблю вас, Маша и Юра. И всегда буду любить, всегда буду оставаться вашим отцом. Но так получилось, что я больше не могу жить здесь. У нас с вашей мамой очень сложные отношения, которые, к сожалению, зашли в тупик. В этом нет вашей вины, такое бывает со взрослыми. И…
— Пап, — пронзительно взвизгнула Маша и, подпрыгнув, повисла на нём, — ты что, уходишь?! Нет!! Я тебя не отпущу!!!
Она заголосила, разрыдалась — и Михаилу показалось, словно он с размаха попал в собственный кошмарный сон. Но, к сожалению, это была явь, из которой нужно было как-то выбираться.
Маша плакала, Алмазов пытался её угомонить, что-то говорил — после даже не мог вспомнить, что именно, — а потом неожиданно поднял глаза, посмотрел на Таню… и его затопило омерзение. Жена следила за поведением Маши почти с садистским удовольствием, в её глазах светилось такое удовлетворение, что Михаила передёрнуло.
Нет, Таня никогда не изменится. Даже тех, кого любит, она умудряется использовать в собственных интересах, не жалея по-настоящему никого, кроме одной себя.
— Маш, перестань, — вмешался Юра, отдёргивая сестру от Михаила, — не поможет это, ну. Реви — не реви — не поможет. И вообще, что ты как маленькая? Подумаешь, развод. Да пусть разводятся, это их дело.
Маша озадаченно замолчала, кинула на Юру недоуменный взгляд. У неё явно была совершенно другая логика, Маша не понимала, как это «подумаешь, развод». Ей хотелось, чтобы папа был рядом, а он куда-то уходить собрался.
— Па-ап, — протянула девочка, но уже без истерики, и шмыгнула заложенным от рыданий носом. — Ты нас бросаешь?
И вновь Юра ответил раньше Михаила.
— Да не бросает он нас, Машка! Будем видеться, как и раньше виделись. Папа останется нашим навсегда. Он с мамой разводится, а не с нами.
— Так не бывает! — огрызнулась дочь. — Когда бросают жён, бросают и детей!
На этот раз Юра обалдел, не найдясь с ответом, а вот Михаил сразу понял, откуда растут ноги у этой фразы. Опять Таня. Или её телефонные подружки.
— Нет, Машунь, — сказал он и взял дочку за руку. — Не надо повторять глупости. Можно развестись с женой, но нельзя развестись с родителями, детьми, братом или сестрой. Потому что между мужем и женой нет кровных уз, а…
— Так я не твоя дочка! — выпалила Маша и сразу замолчала. И Михаил тоже замолчал — он как-то вообще забыл про этот сомнительный аргумент. И Таня молчала, тяжело и виновато. И Юра молчал, но аж побагровел от злости и запыхтел как огнедышащий дракон, бросив на мать взбешённый взгляд.
— Маша, — наконец вздохнул Михаил, опомнившись, — ты — моя дочка. Была и всегда будешь. Даже если ты перестанешь считать меня своим папой, я не перестану считать тебя своей дочерью. Запомни это, пожалуйста.
— И глупостей не болтай! — рявкнул вдруг Юра, едва ли не впервые в жизни на памяти Михаила повысив голос на сестру. — Как новый айфончик клянчить, так «папа, папа», а как понять, что папа тоже человек — так фиг тебе, папочка, я не твоя дочка!
Это было всё же слишком резко, но, как ни странно, повлияло на Машу в положительном ключе — по крайней мере, она попросила прощения и, вновь расплакавшись, принялась канючить:
— Пап, ну не уходи, ну зачем, ну нам же так хорошо вместе…
И так продолжалось по кругу, наверное, ещё целых полчаса. В результате, когда Михаил всё же отправился в свою комнату, надеясь сделать, как планировал, — собрать вещи и уехать в гостиницу, — он чувствовал себя абсолютно вымотанным, причём и морально, и физически.
И даже не сразу заметил, что следом в комнату проскользнула Таня. Алмазов обнаружил её, только когда жена повисла на нём, обняв сзади за шею и прижавшись к спине, и прошептала дрожащим и жалобным голосом:
— Миш, прости меня, а? Ну прости, я дура, не ценила никогда то, что мне Богом дано было, любовь твою и верность, своими руками всё разрушила…
— О, ты уже про Бога заговорила, — хмыкнул Михаил, пытаясь аккуратно расцепить Танины руки, обвившиеся вокруг его шеи как две змеи, тонкие и холодные. — Обалдеть. Ты ещё скажи, что в тебя дьявол вселился или бес попутал.
Жена всхлипнула и начала целовать его спину поверх крепко натянутой рубашки. Раньше это возбудило бы до крайности, а сейчас возникло ощущение, что к ткани прикасается мокрая лягушка. И её хотелось поскорее отбросить в сторону, при этом зарядив локтем между глаз.
— Миш, пожалуйста, не иронизируй, я серьёзно. Ну почему ты отказываешь мне в праве на осознание и на исправление своих ошибок?..
— Я х**ю, что ты многолетнее враньё и измены называешь ошибкой, — усмехнулся Михаил, всё же расцепляя Танины руки, и повернулся к ней лицом, продолжая держать ладони жены, чтобы она вновь не впилась во что-нибудь ещё на его теле. — Я не отказываю тебе ни в чём, и уже давно, неужели ты не заметила? Ты жила в своё удовольствие, как сыр в масле каталась. Не работала, только сидела с детьми, а в свободное время развлекалась, как хотела. Надо было, может, прикрыть тебе хотя бы финансовый поток, но я опасался, что ты начнёшь накручивать Юру с Машей. А вот теперь, когда я решил уйти, ты вдруг вздумала вякнуть, что я в чём-то там тебе отказываю. Серьёзно? А ты не отказываешь мне в праве свалить отсюда и не тратить время на исправление твоих ошибок?
— Миш, но ты сам тоже изменял… — попыталась возразить Таня. Лицо её было мокрым от слёз настолько, что казалось — она недавно вынырнула из бассейна. И сердце Михаила дрогнуло бы непременно, если бы в нём осталась хотя бы капля любви к этой женщине. Но увы — там давно было пусто.
— Моё поведение — следствие, а не причина. Послушай, Таня… Сколько ещё ты будешь на меня вешаться? Мы говорили об этом уже несколько раз. Я не изменю своего решения. Я решил уйти — и я уйду. Может, хватит?
Танино лицо неожиданно исказилось, вспыхнув таким бешенством и ненавистью, что Михаил даже отшатнулся, выпустив из рук ладони жены.
— Ты! — рявкнула она и, шагнув вперёд, ударила его по щеке. Сильно, с размаха — наверняка ушиблась. Но даже внимания на это не обратила, продолжая орать. — Сволочь! Раз так, знай — я всё сделаю, чтобы Маша больше не захотела тебя видеть! Всё, слышишь?!
— Слышу, — хмыкнул Михаил, касаясь пальцами щеки. М-да, не только пощёчину влепила, но ещё и расцарапала
