Мама наклонилась надо мной и поцеловала в лоб, как в детстве, и ее дреды пощекотали мне лицо.

— Я люблю тебя, — услышала я ее голос, а потом все померкло.

Я очнулась на носилках в карете скорой помощи, флуоресцентный свет слепил меня. Мамы не было. Сначала я подумала, что лежу в своей кровати, и не сразу поняла, что происходит. Рука перевязана, на бинтах на месте мизинца расплывается темное пятно. С металлического крючка свисает мешочек с жидкостью, соединенный с иглой у меня в руке. Меня, наверно, чем-то накололи, потому что я чувствовала не боль, но скорее смутное неудобство во всем теле, сильнее всего ощущаемое в руке.

Дверь скорой была открыта, и я видела пожарную машину, стоящую около орехового дерева. Вокруг нее суетились пожарные, откидывали крышки и ловко вытягивали шланги, не натыкаясь друг на друга.

Огонь полыхал сквозь крышу в северной части амбара, но южный конец стоял прочно. Безудержное пламя завивалось столбами из-под обугленных деревянных балок, убывало и поднималось снова в ритме, заданном работой пожарных. Люди и стихия словно бы исполняли совместный танец.

Северная сторона амбара с громким треском обвалилась. Языки пламени сбились с ритма и отправили в ночное небо фонтан искр. Пожарные навалились на свои шланги, и непонятно откуда потекла вода.

Сколько я здесь пролежала? Почему меня не везут в больницу? Мне нужно пришить палец. Я захихикала, хотя это было вовсе не смешно.

В пределы моего окна в мир въехал автомобиль шерифа. Одну сторону белой машины освещали оранжевые отблески огня, а другая казалась в раннем утреннем свете кристально-голубой.

Под ореховым деревом лежал дядя Стив, и около него не суетился врач, никто его не перевязывал и не ставил ему капельницу. Только в песке рядом с ним сидела по-турецки одинокая фигура, и это была не моя мама. Это был Мэтт.

Я вспомнила, как мама поцеловала меня и сказала, что любит. Где она?

Два медика подвезли каталку, и Мэтт встал. К нему медленно приблизился еще один человек, такого же телосложения: подбородок чуть повернут вправо, а глаза опущены на гравий дороги. Я узнала Рубена.

Один из мужчин с каталкой накрыл дядю Стива белой простыней.

Мэтт повесил голову. Он плакал. Рубен помялся, затем положил руку сыну на плечо.

Они постояли так несколько мгновений, пока Мэтт не сделал робкий шаг к отцу. Я видела обоих в профиль — как же они были похожи. Рубен привлек к себе Мэтта и обнял его. Мэтт положил сжатые кулаки на спину отцу, и плечи его затряслись.

Врач скорой забрался в салон, отчего машина недовольно зашаталась, и захлопнул за собой дверцу. Я закрыла глаза, и меня повезли в больницу.

ГЛАВА 17

Я проснулась от резкого запаха дезинфицирующего средства. Аккуратное больничное одеяло было тщательно подоткнуто вокруг ног, а рука перевязана белоснежным бинтом. Из-за синей занавески, висящей прямо у моей кровати на металлическом карнизе, доносился шум лечебного учреждения. Потом занавеска отодвинулась, и появился Рубен. От чашки в его руке исходил запах кофе. Увидев, что я проснулась, он улыбнулся.

Я попыталась сесть. Воспоминание о страусах, разбежавшихся по пустыне, ужаснуло меня, как страшный сон.

— Мои птицы. Яйцо.

Рубен спешно поставил чашку на низкий столик около кровати и помог мне сесть.

— Не волнуйся, — сказал он.

— Но они все сбежали в пустыню и разбрелись.

— Этим занимается Мэтт, — ответил Рубен. — Он пригласил двух товарищей помочь починить забор, и они весь день загоняли птиц назад.

— Невозможно, — произнесла я. Страусы пинаются, если неправильно к ним подойти, и могут пришибить насмерть. Я не могу допустить новых жертв. Мне нужно быть там. Я поерзала в кровати, но ко мне были присоединены многочисленные трубки и провода. Я попыталась освободиться, однако простая задача вытащить трубку из тела поставила меня в тупик: видать, здорово накачали болеутоляющими. Внезапно навалилась смертельная усталость. — Товарищей, — повторила я слово, прозвучавшее как будто на иностранном языке. Я вспомнила, как Мэтт стоял над телом моего дяди, сотрясаясь от рыданий. — Дядя Стив умер.

— Да, — мрачно произнес Рубен. — Соболезную.

Я знала это уже накануне, наблюдая за происходящим у дерева через дверь машины скорой помощи, но, только когда произнесла эти слова вслух, событие показалось реальным. Здоровую руку я приложила к щеке, обожженной дядиной сигаретой. Мне больше не нужно о нем беспокоиться. Больше он никогда не нападет на меня на ранчо, никогда не будет наводить страх на нашу семью или стараться отрезать мне палец. Я задрожала. Облегчение от осознания его смерти пришло вместе с глубокими сожалениями. Все повернулось самым ужасным образом. Я была благодарна маме за спасение, но дядя Стив не заслужил смерти, а она не намеревалась убивать его.

— А где моя мама?

— Никто не знает. — Рубен подробно рассказал, как услышал сирены проносящихся мимо его дома машин, поехал на ранчо и увидел вдалеке пожар. Огонь удалось потушить. Еще там была карета скорой помощи. Когда меня уже увозили, появился шериф Моррис. Маму нигде не смогли найти — в суматохе ночи она просто исчезла.

— Твой пикап тоже пропал, — доложил Рубен. — Но сегодня днем шериф Моррис нашел его в Викторвилле, у въезда на автомагистраль.

Я представила, как мама голосует на шоссе. Скорее всего, она поедет на север. Самым логичным вариантом была бы Мексика, но мама не выносит жару и ни бельмеса не понимает по-испански. Ей будет гораздо легче спрятаться от правосудия в лесах Северной Калифорнии, затерявшись среди коммун недовольных действительностью хиппи. Я вспомнила, как она поцеловала меня, когда я лежала на подъездной дороге, истекая кровью. «Я люблю тебя», — произнесла она и исчезла.

Из-за занавески появился темноволосый мужчина в белом халате, за спиной его маячила дородная медсестра в розовой униформе. На бейдже у врача значилось: «Аллан Ставрос». Он носил невероятно густые усы. Рубен вышел, чтобы освободить для медиков место.

— Таллула Джонс, — сказал доктор Ставрос, переворачивая страницу на планшете. Коричневая шкурка усов прыгала, когда он говорил, и отвлекала меня. Он стал что-то объяснять про кровеносные сосуды и сухожилия, и я постепенно поняла, что они не пришили, как я предполагала, мой отрезанный палец на место.

— Как это так? Почему? — Я услышала в своем голосе гнев и возмущение. — Как вы посмели? — требовательно воскликнула я. Черт подери, это же их работа. Теперь я останусь уродом на всю жизнь.

Доктор Ставрос сохранял полнейшее спокойствие перед лицом моего негодования.

— Давайте взглянем, что у