Шрифт:
Закладка:
Плохо помню, что было потом: меня усадили, лицо отерли прохладным полотенцем, поднесли к губам чашу с отваром, от которого резко пахло мятой, ромашкой и зверобоем. Яблоко я из рук так и не выпустила, и пульсация его слилась воедино с биением моего сердца.
Рядом звучали голоса, кто-то спорил, грохотали шаги по полу, но я едва отмечала все это. Я все еще была там, у камня, стояла над Элизабет и заставляла себя занести над ней кинжал.
Даже если, убив ее, я спасла Альбрию, я никогда не смогу себя простить.
Слезы закончились ближе к полуночи, и тогда же я смогла вновь осознавать окружающий мир. Я сидела в своей спальне, все так же сжимая яблоко, и кровь на моем платье засохла и побурела. В доме стояла тишина – сонная, усталая, в любой момент готовая рассыпаться на звуки.
Тело задеревенело и слушалось с трудом. Едва удалось разжать пальцы, оставить яблоко поверх покрывала на кровати, чтобы переодеться, и все же я не спускала с него глаз, словно оно могло исчезнуть, если я моргну или отведу взгляд.
Нет уж, слишком дорого я за него заплатила.
Грайне и Деррен сидели в гостиной у догорающего камина и шепотом о чем-то спорили. Едва я переступила порог, оба вскинулись мне навстречу, замолчали; одинаковая тревога и участие мерцали в их глазах, что человечьих, что дивных.
Кровь с половиц была соскоблена до белого дерева.
– В порядке ли ты, королева? – Деррен вскочил и отодвинул мне кресло. – Нам уже пора выдвигаться в путь. Твою сестру не сегодня-завтра хватятся, и нужно успеть уйти как можно дальше.
– А слуги? – Поместье притихло, из распахнутых на веранду дверей сквозило, а еда на столе давно остыла и заветрилась. Словно больше и не было никого в доме, кроме нас троих. – Если Элизабет будут искать здесь, то их допросят… и вряд ли они это переживут.
– Не переживай. – Грайне коснулась моей ладони. – Я убедила их разойтись, у всех есть родичи в окрестных селениях. Болтать они не будут – сегодняшний день они даже не вспомнят.
– Не странной ли покажется такая забывчивость?
– Мы сожжем поместье, королева, и слуги не вспомнят ничего, кроме пожара, – тихо сказал Деррен, и я чувствовала его испытующий взгляд. – Оставим внутри несколько тел сандеранцев, быстро их опознать не смогут.
После его слов я ощутила запах, легкий, едва уловимый, сладковатый – запах смерти и разложения. Последним беспомощным взглядом обвела стены и сама поразилась, насколько же незаметно все вокруг постарело и износилось: выцвели узорные обои, трещины надломили рамы картин, рассохлось дерево панелей.
Не было жаль сжигать дом – теперь, когда не осталось ни семьи, ни сада, к чему за него цепляться?
– Хорошо. Уйдем скорее. Пусть уже все закончится.
Грайне поднялась первой:
– Я буду сопровождать вас, госпожа.
– Дивная Грайне, – устало вздохнул Деррен, – неужели все мои доводы ты и слушать не стала? – Обернувшись ко мне, он пояснил: – Я умоляю дивную госпожу отправиться к моему воинству с вестями – если скоро вернется Гвинллед, они должны быть готовы выступать. Но она не хочет покидать тебя, твердит, что это ее долг как горничной…
Он раздраженно выдохнул и махнул рукой. Разве может леди из холмов так трепетно относиться к службе у людей? Разве это для нее не игра?
– Я не могу покинуть свою госпожу, – снова повторила Грайне, а значит, это было правдой. Она склонила голову в мою сторону: – Только если ты прогонишь меня… либо после твоей смерти.
Я встретила ее черный беззвездный взгляд и тихо уточнила:
– Потому что таково твое наказание?
Удивление мелькнуло в ее глазах, а может, лишь высверк гаснущего пламени в них отразился, и она улыбнулась невесело:
– Ты права, госпожа. Но это – не единственная причина. А собирать свое воинство сэру Латимеру сподручнее будет самому.
Деррен только зубами скрипнул.
Я подошла к Грайне, коснулась руки и заглянула в глаза – в бескрайнюю темноту йольской ночи, где лишь тоскливый ветер выл над бесснежными пустошами.
– Я прошу, дивная леди, давно лишенная имени, – я и забыла, что голос мой может звучать столь мягко и нежно, – расскажи нам, раз мы твои союзники.
Она отстранилась, и человечья личина окончательно спала с нее, как падает с плеч легкая полупрозрачная рубашка, обнажая то, что и так за нею угадывалась. Заострились скулы, в чертах лица проступило что-то дикое и звериное. Жуть и красота, сплетенные воедино, блик на беспокойной воде – вот чем она была.
В улыбке мелькнули острые зубы – то ли насмешка, то ли угроза.
– Как пожелаешь, госпожа, я расскажу – но только тебе. Мы должны пойти вместе – ведь нам обеим есть что вернуть Гвинлледу. Прости, благородный сэр, – она грустно улыбнулась Деррену, – но тебе и правда лучше отправиться к своим воинам, когда закончишь с пожаром. Тебе не стоит видеть мальчика, когда он только проснется.
Я кивнула – о, я прекрасно помнила, как дивная леди еще в облике Кейтлин боялась того, во что превращался Гвинллед. Она боялась его и сейчас, боялась, что проснется не спаситель Альбрии, а ее погибель.
Но что-то вынудило ее помогать Деррену в его сумасбродном плане, спешить, беспрекословно выполнять наши просьбы, ничего не требуя взамен – словно то, что могут сотворить с Альбрией сандеранцы, куда страшнее обиженного мальчишки, способного вызвать бурю.
Снова вспомнились сны о земляном масле, и черная пленка на воде и земле, и голод, и смерть.
Даже страшнейший из добрых соседей будет лучше… этого.
Деррен подошел к нам, хмурясь и кусая губы:
– Ты хочешь повести ее дивными тропами? Не боишься, что вы потеряете еще три месяца?
– Не переживай, сил мне хватит, чтоб укротить время.
Он отрывисто кивнул ей и поклонился мне:
– Пусть Хозяйка одарит тебя удачей, королева. – Он был серьезен и напряжен, и в этот миг особенно сильно напоминал лорда Родерика.
– Пусть Охотник поразит твоих врагов, – эхом откликнулась я и сжала его ладонь. – Будь осторожен, возможно, соглядатаи Элизабет и короля все еще следят за окрестностями.
– О нем не переживай, – сказала Грайне, когда мы вышли в стылую осеннюю ночь, ясную и ветреную. – Его мать из свиты Ольхового короля,
