речь? Да-да, та самая Вера Мельникова. Я тебе о ней не рассказывала, потому что здесь — случай особый. Не была уверена, что Исидор это бы одобрил. Я и сейчас не уверена.

Рассказываю.

В доме престарелых я встретилась с Верой, на которой Исидор должен был жениться.

Должен был — как-то слишком обязательно звучит. А ведь если не женился, значит, не должен. Шлимановское дело, предательство, ну и всё такое — вещи, тебе известные.

Вера рассказывает мне свою жизнь. В доме престарелых это обычная история. О чем им еще говорить? Будущего у них нет, настоящего, считай, тоже. Только прошлое.

Нет, постой. Рассказывать она начала не сразу. Когда я к ней пришла первый раз, Вера сказала, что знакомство наше будет непродолжительным. Она больна, и ее собираются перевести в хоспис.

Я спросила, чем больна. Вера ответила, что просто больна. Что не хочет называть диагноз, чтобы — она как-то странно это объяснила — не привлекать внимание болезни лишний раз. Болезнь. С тех пор мы так и говорили — болезнь.

Не то чтобы это было жизнеописание нон-стоп. В один из дней Вера сообщила мне, что преподавала в университете немецкий (Шпрехен зи дойч? — поддержала я беседу). В другой — что был у нее жених, очень достойный человек. Оказался предателем. Я тогда и не подозревала, о ком идет речь. Мало ли женихов-предателей?

Однажды она упомянула Шлимановский кружок, и у меня мгновенно щелкнуло: Чагин. Это Чагин!

Я не сказала ей тогда, что знакома с Исидором. Подумала: это чужая жизнь — какое у меня право вмешиваться? Да и непонятно еще, как она отреагирует. Зачем ее волновать?

В ожидании твоих рассказов

Ника

5 апреля

Павел — Нике

Ника, любимая, невероятно! Просто невероятно. Ты могла бы стать первоклассным беллетристом — останавливаешься на самом интересном.

Ладно, мне ты ничего не сказала, но Вере? Неужели и ей — ничего? А Исидору?

Твоя просьба описать что-нибудь поставила меня в тупик. Сидел сейчас часа три, думал-думал — ничего не придумал. Тут не в том дело, что мне идея не нравится — она великолепна. Просто я не могу так сразу. Нужно собраться с мыслями. Обещаю тебе в следующем письме что-нибудь прислать. Пока же бессовестно перевожу стрелку на Исидора. Есть у него в «Одиссее» школьная картинка:

Школа приходит на память, подернута легким туманом.

Ветер с седой Ангары за окнами липы качает.

За этим ритмичным движеньем из класса следишь неотрывно,

И как-то неясно уже, что качается, собственно, —   липы,

Школа ли с учениками, указкой, портретом Гайдара,

Чучелом сойки, ответом: «Впадает в Каспийское море»?

Расскажешь еще о Вере, ладно? Жду не дождусь. Ты ведь мне не каждый день пишешь. Это не упрек))

Сердечно

Павел

8 апреля

Ника — Павлу

О Вере. Краткий дайджест ее рассказов.

Снова всплыло слово предатель. На этот раз речь шла о супружеском предательстве. Действующее лицо — муж Альберт.

Редкий бабник и, надо думать, большая сволочь. Между прочим, одно не обязательно влечет за собой другое.

Почему сволочь. В какой-то момент он решил от Веры валить. В отличие от беспечного среднестатистического бабника, Альберт проявил предусмотрительность. Он раздобыл деньги на строительство кооператива — якобы для них с Верой: их жилищные условия были так себе.

Я бы еще поняла, если б он эти деньги прогулял со своими девочками — все были сильно моложе его (нет, все-таки не поняла бы). Но он действительно построил кооператив! В течение трех лет занимался этим со своей любовницей, дочерью какого-то начальника. Ни о кооперативе, ни тем более о любовнице Вера ничего не знала.

В один прекрасный день этот строитель объявляет жене, что от нее уходит. Известие сопровождается списком вещей, на которые Альберт претендует (Вере и дочери Альбине остается старая квартира). Вера в полном нокауте, но Альбина (ей одиннадцать лет) проявляет твердость и сразу объявляет, что отца у нее больше нет.

Альбина. Слово предательство к ней не относилось, но меня удивило, что за несколько месяцев она посетила мать всего один раз. В присутствии нотариуса, с ворохом бумаг. Не задаю уже вопроса о том, почему дочь сдала мать в дом престарелых. Девочка взрослая, ей уже за пятьдесят.

— Отца Аля с тех пор не видела, — сказала мне после ее ухода Вера. — Характер! А вообще она — человек добрый.

Кто бы сомневался.

Беседы с Верой убедили меня в том, что надо рассказать о ней Исидору. Что я и сделала. Он был потрясен. У нас был долгий разговор, и я не буду его пересказывать. Скажу только об одном — не самом, может быть, главном.

Знаешь, у кого просил деньги Альберт? У Чагина. Тот дал их ему без единого слова. Альберт знал, что Вера с Исидором не общаются, так что его затее ничего не угрожало. Исидор попросил ей об этом не рассказывать (расстроится).

На следующее утро я призналась Вере, что знакома с Чагиным. Она молча кивнула. Была удивлена. Я ждала каких-нибудь слов, но они не последовали.

И тогда я рассказала ей о деньгах на кооператив. Просто чтобы она понимала, кто чего стоит. Вера расплакалась. Я спросила, может ли Исидор ее навестить. Она сказала:

— Может. Если ему это интересно.

Душа моя Павел (есть такой роман — классный, кстати), созрел ли твой рассказ?

Ника

8 апреля

Павел — Нике

Девочка моя, ты не устаешь меня удивлять.

Как и Вера, о деньгах на кооператив я не знал. Производит впечатление. Как по-разному одно событие может характеризовать людей!

Но Вера не знала еще одного. Альберт был стукачом. Если для Исидора эта история оказалась трагической ошибкой, то этот тип стучал на Шлимановский кружок вдохновенно. Исидор мучился этим всю жизнь, а Альберт вполне себе процветал. И еще. Альберт был соперником Чагина — и женился на Вере. Исидор мог бы убрать его легче легкого: рассказать Вере о его подвигах. Он этого не сделал. Тоже ведь говорит о человеке.

Все эти дни думал, о чем рассказать. То, что видел в течение жизни, кажется мне неинтересным. Нет такого, что попадаешь вроде как в воронку, и она утаскивает тебя в подводное царство. А ты (пузыри изо рта) ведешь репортаж со дна.

В Исидоровой «Одиссее» наткнулся на его рассуждения по поводу описаний. Исидор — философ!

Жизнь в полноте не расскажешь, ведь, даже намерившись твердо

Не