Джорджия Мэй подняла левую сторону матраса, открывая запасы Баблс.

– Баблс, это сумасшествие. Ты не можешь сама родить. – Я скрестила руки на животе.

– На родине женщины уходили в буш, рожали в одиночку и возвращались с младенцем. Я тоже могу. Я так и сделаю, – сказала она, скривившись от боли.

Чего она не сказала, так это того, что в тех далеких африканских деревнях женщины часто умирали при родах. Я читала о бедных странах в учебниках по мировой истории и понимала, как это опасно. Не говоря уже о том, что будет, если мать Маргарет узнает, что мы помогли Баблс. Она могла позвонить миссис Шапиро, и я потеряла бы стипендию.

Мы с Лореттой переглянулись, не имея ни малейшего понятия, что делать. Но тут Джорджия Мэй подошла к Баблс и начала поглаживать ее по спине. Боль накатывала примерно каждые десять минут, и каждый раз Джорджия Мэй делала глубокий вдох и медленно выпускала воздух, знаком показывая Баблс делать то же самое, пока они не нащупали ритм. Я тоже наконец пришла в себя и, сложив одеяла, подоткнула ими дверь, чтобы снаружи ничего не было слышно. А еще это должно было помочь, если мать Маргарет вдруг заглянет на наш этаж.

– Выключите свет, – скомандовала Баблс. – Пусть лучше думают, что мы спим.

В темноте мы трое устроились вокруг Баблс.

– Ты уверена? – прошептала Лоретта.

– Златовласка, я вообще не хотела сюда приезжать. Я здесь только потому, что мой папа – пастор нашей церкви, – Баблс прикусила губу, словно сказала больше, чем собиралась.

Мать Маргарет строго-настрого велела нам не сообщать друг другу личную информацию. Обычно мы соблюдали этот местный код молчания, но тут Баблс закатила глаза и сказала:

– К черту! Вы здесь мне почти как семья, я хочу, чтобы вы знали, кто я. – Она обвела нас взглядом и опустилась на подушку.

И все время, пока ее мучили схватки, Баблс разговаривала. Ее голос отвлекал меня от происходящего, да и ей самой наверняка тоже так меньше было страшно. Она рассказала нам, что ее мать идеальная первая леди, вся такая чопорная и правильная, и каждое воскресенье она подает пример всем прихожанам, являясь в церковь в нарядной шляпке и хорошем платье. Баблс послали в этот дом, чтобы ее ошибка не позорила родителей перед их драгоценными прихожанами.

– После того, как у меня два месяца не было месячных, Рей пошел к моим родителям и попросил моей руки, но они ему отказали.

Баблс поправила подушки и рассказала нам, что Рей старше ее, ему двадцать пять лет, а ей семнадцать. Рей уже был раньше женат, и его жена отравилась таблетками. Все считали, что он виноват в ее самоубийстве, но он сказал Баблс, что его жена просто все время была грустная, что бы он ни делал. После нее осталась двухлетняя дочь, и мать Рея помогала сыну ее растить.

Баблс крепко сжала мне руку; даже в темноте я чувствовала, что ей очень больно. Сделав глубокий вдох, она рассказала нам, что Рей работал уборщиком в ее школе.

– Началось все чисто дружески. Привет-пока и тому подобное. А потом я наткнулась на него на ярмарке. Я гуляла с друзьями, а он пытался выиграть для своей дочери игрушечную панду. Когда я его увидела, то отошла от подруг и дальше гуляла с ним. Мне нравилось, как он мило себя со мной вел, – сказала она с усмешкой. – Поначалу он не хотел иметь со мной дела. Сказал, что я слишком молодая, но потом он быстро об этом забыл.

Всю ночь мы трое по очереди успокаивали Баблс. Джорджия Мэй взяла мокрое полотенце и положила его Баблс на шею, чтоб ей было попрохладнее, а то с нее непрерывно тек пот. Баблс стонала с закрытым ртом, но я чувствовала, что ей становится хуже. Она уже с трудом сдерживала крики. Лоретта велела мне прокрасться в кухню и найти ей что‐нибудь поесть.

С каждым часом Баблс вскрикивала все более низким голосом; тело ее извивалось от боли. Я сунула ей в зубы подушку, чтобы заглушить звуки, но потом она меня оттолкнула, и ее вырвало на пол.

– Я больше не могу, – слабо сказала Баблс.

– Ты уже почти справилась, – отозвалась Лоретта, продолжая гладить ее по спине и плечам.

– Правда? – Я посмотрела на Лоретту, но та только пожала плечами – она явно просто пыталась утешить Баблс. Я уже начинала всерьез беспокоиться – вдруг Баблс и ребенок умрут у нас на глазах? Мы сами не знали, что делаем. Как раз когда я решила, что лучше позвать на помощь, Баблс произнесла:

– Я чувствую, как он выскальзывает. Дайте мне ту чертову подушку и помогите вытащить ребенка наружу.

Мы быстро взялись за дело. Когда она вскрикнула, я сунула подушку обратно ей в рот и позволила сжать мне руку. Лоретта стояла наготове с охапкой полотенец, а Джорджия Мэй присела у нее между ног. Они стали делать что‐то вроде упражнения «тяни‐толкай», а потом Баблс взревела так, будто ее раздирали на части. Кровать затряслась, и Лоретта подошла придержать ее, чтобы она не стучала об пол. Я опустила взгляд и увидела, что Джорджия Мэй держит маленькое коричневое существо, покрытое кровью. Раздался тоненький писк, будто птичий.

У меня на глазах выступили слезы. Каким‐то образом мы справились. Мы вчетвером, без всякой подготовки, сумели привести ребенка Баблс в этот мир.

У Баблс был такой вид, будто она вот-вот потеряет сознание, но Джорджия Мэй положила ей ребенка на грудь. Когда Баблс подняла дочку к лицу, я снова прослезилась. Меня охватил восторг. Я увидела, как появляется на свет человек. Испытаю ли я такие же ощущения, когда рожу? Я пыталась думать о том, что росло внутри меня, как о яйце, но при виде ребенка Баблс это стало сложнее. Я подумала о том, зачем попала в Пряничный домик, и мне вдруг стало нехорошо.

Малышка заорала, и Баблс попыталась сунуть ей в рот свою распухшую грудь. После нескольких попыток ребенок с помощью Джорджии Мэй все‐таки взял грудь и принялся сосать.

– Радость приходит к утру, – проговорила Баблс хриплым от усталости голосом. – Я назову ее Радость – Джой.

Когда мать и ребенок уснули, за окном все еще было темно. Повсюду была кровь. Как нам убрать все это так, чтобы