Шрифт:
Закладка:
–Увидишь.
–Фотография есть?
–Может, перейдём к барной стойке?– пошутила Катя.– Из-за стойки Антон кажется умнее.
Они рассмеялись, девушка приступила к своим вопросам:
–Сколько Марте лет?
–Тридцать четыре.
–Паспорт смотрел?
–Работа такая.
–Была замужем?
–Не знаю.
–Дети есть?
–Нет.
–Прекрасно, я считаю,– одобрил Антон.
А вот Катя, помолчав, негромко сказала:
–Феликс, то, что я сейчас скажу, может тебе сильно не понравиться, но я не могу не спросить. Даже если ты на меня обидишься.
–На всякий случай, уточню: яне думаю, что Марта завязала со мной отношения, чтобы повлиять на расследование.
–Я скажу тебе о другом.
–Я знаю, что ты желаешь мне добра.
Девушка чуть покачала головой, словно предупреждая, что причинение добра иногда бывает болезненным, и жёстко произнесла:
–Ей тридцать четыре, одинокая, психолог, то есть прекрасно разбирается в людях… Если она хороший психолог, конечно. Я не хочу рассуждать о том, почему у Марты не сложилась личная жизнь, сейчас меня интересует другое: ты не думаешь, что она тобой манипулирует?
–Все женщины манипулируют – это ваша особенность.
–Антон, я ведь просила заткнуться.
Бармен вздохнул, но промолчал.
–Я ведь не просто так опередила тебя, сказав, что ты собираешься прийти в «Небеса» сженщиной. Когда ты сегодня появился, я увидела не того Феликса, к которому привыкла за последние месяцы – я увидела тебя из прошлого. Я почувствовала, что ты волнуешься, но в твоих глазах горит огонь. Ты оживаешь, Феликс, или уже ожил. А ожить мужчина может только рядом с женщиной, что бы вы там себе не думали.
–Мы именно так себе и думаем,– буркнул Вербин.– Самые умные из нас.
–Хорошо, что мы понимаем друг друга,– кивнула Катя.– Но всего несколько дней назад ты был другим, и к ней ты пришёл другим, и Марта – если она и впрямь хороший психолог – поняла твоё состояние и… Если ты почувствовал хотя бы лёгкое влечение, ей не составило труда сделать остальное.
–Примерно так я оказался женат во второй раз,– вставил Антон.
Катя сделала ему «страшные глаза» ибармен вновь заткнулся.
Что же касается Вербина, то он, разумеется, не обиделся. Помолчал, подбирая правильные слова, после чего медленно произнёс:
–Я понимаю, что ты имеешь в виду, но не понимаю, для чего это Марте? Я обыкновенный опер и не могу назвать себя лакомым кусочком.
–Ты опер по особо важным,– напомнил Антон.
–Но не генерал.
–Может, у неё не получилось с генералом?
–Ты напрасно не считаешь себя «лакомым кусочком»,– заметила Катя.– Ты взрослый, умный, многого добившийся в жизни и идущий вперёд мужик. Надёжный и крепко стоящий на ногах. Поверь, ты очень даже лакомый кусочек.
–Не знаю, что тебе ответить,– развёл руками Феликс.– Просто не знаю.
–Мне отвечать не надо – себе ответь,– предложила Катя.– Никто, кроме тебя, не сможет по-настоящему об этом подумать и принять правильное решение. Никто.
–До сих пор ты об этом не думал?– неожиданно серьёзно спросил Антон.
–Наверное, не хотел думать,– честно ответил Вербин.– Не хотел думать так.
–Извини, что расстроила,– криво улыбнулась Катя.
–Ты не расстроила,– вздохнул Феликс.– У нас сейчас самое начало отношений, самое эмоциональное и бурное, а ты напомнила, что рано или поздно придётся возвращаться в реальный мир.
–И всё равно извини.
–И всё равно тебе не за что извиняться.– Вербин посмотрел на часы.– Мне пора. Увидимся вечером.
–Не забудь забрать смокинг из химчистки,– не удержался Антон.
И получил от Кати шутливый подзатыльник.
Из дневника Виктории Рыковой
«Они все говорят, что Лёня стал для меня „отдушиной“ – и Вера, и Ксюша, и…
Хотела написать „и родители“, но вспомнила, что не рассказала им о Лёне. Подумала, что им не нужно знать. А то вдруг они тоже подумают, что он стал для меня „отдушиной“. Наверное, правильно подумают, но я не хочу, чтобы родители так думали. Не надо. Не хочу.
Я им не сказала.
Зато сказала фее-крёстной, и угадайте, какое слово я от неё услышала? Правильно – „отдушина“. Впрочем, сначала я тоже воспринимала Лёню именно так. Мне нужен, очень нужен был кто-нибудь рядом. Месяцы с Наилем приучили меня жить в отношениях, пусть не всегда гладких, но всегда существующих, и расставшись с ним, я задыхалась от одиночества. Оно мучило меня едва ли не с той же силой, что и видения, и я была согласна на любой суррогат.
А Лёня…
Он, наверное, стал отдушиной, но вовсе не суррогатом. Как сказала бы бабушка: „Всем бы такой суррогат!“ Во-первых, очень воспитанный, корректный. Во-вторых, с уважением относящийся к женщинам. Он – будущий топ-менеджер, я – на хорошем счету, но только начинаю карьеру, да ещё и учусь. Но он ни разу, ни словом, ни делом, ни намёком, ни случайно вырвавшимся восклицанием, не дал понять, что я для него – развлечение, очередной служебный роман, который он может прекратить в любое мгновение. А может просто выкинуть меня и из жизни, и из фирмы. С ним я всегда чувствовала себя желанной. И любимой.
Лёня стал течением, в которое я бросилась с головой и поплыла блаженно, не думая о будущем, а лишь наслаждаясь настоящим.
Я надеялась, что наш бурный роман поможет избавиться от видений, но это, видимо, так не работает. Они стали реже, но никуда не делись.
А Лёня…
Однажды он сказал, что не хочет уходить от жены. К этому моменту я уже оценила, какой он кобель, и перестала даже в мыслях представлять его своим мужем. Но всё изменил тот случай в декабре, когда Лёня, сам того не желая, сильно меня расстроил. Я думала, он отмахнётся и забудет, но Лёня, к моему огромному удивлению, очень близко воспринял ту историю. Он стал ещё внимательнее, заботливее. Мне стало не просто хорошо с ним – мне стало почти счастливо. Иногда мне казалось, что прошлое вернулось – таким было отношение. Необыкновенно чутким. Любящим. В какие-то мгновения мне стало казаться, что Лёня готов взять свои слова обратно, и я… я у него спросила.
И он ответил, что готов жениться на мне.
Но только после того, как его назначат на высокую должность…»
* * *
Феликс не знал, как относиться к словам Кати.
Точнее, знал, что никак не хочет к ним относиться, потому что не мог сейчас рассуждать об отношениях с Мартой с достаточным хладнокровием – он слишком сильно их чувствовал. Впитывал всем собой и наслаждался: разговорами, близостью, мыслями о Марте и эмоциями, которые эти мысли дарили. Но самое главное, наслаждался вернувшимся ощущением, что он опять перестал быть один.
