Гуров удивился и придержал дверь.

— Простите, не понимаю.

— Нужно говорить: «Картина написана», а не «Картина нарисована», — будто нехотя пояснил кондуктор. — Просто запомните. Спасибо мне скажете потом. А то вас эти маратели стен с костями съедят.

Гуров улыбнулся и к сведению принял. Все вокруг было интересно, освежающе ново. Насупленный Алексей оказался прав. Выйдя на конечной, Гуров обнаружил, что одноэтажный, с патриархальными колоннами, вокзал Онейска, по замыслу строителей яично-коричневый, выглядел так, будто вокруг него неоднократно взрывались если не заводы, то мастерские по производству ярких красок. Порывистые, свободные линии, четкие контуры стилизованных до нечитаемости шрифтов и глубокие тени, резко очерченные черным.

Память подсказала слово, которое Гуров знал, но в жизни его использовать ему никак не доводилось. Он не заметил, как произнес его вслух:

— Граффити.

— Да надоели хуже горькой редьки со своими «графиками»! Понаехали, спасения от них нету…

— Извините?

Старушка, так похожая на тех, с которыми по соседству Гуров уютно ехал последний час, зло сверкая глазами в сторону обновленного вокзала, на него даже не взглянула, радуясь возможности выплеснуть негодование:

— Будто своих алкоголиков мало. Едут же и едут, красят, портят — и ведь не остановит их никто. Раньше хоть понятно было, что нарисовано на стене! Вот пьют люди кефир или чай и рисуют работниц в полях или колосья. Или реку! А тут сразу видно: наркоман каждый второй, Сталина на них нет… Молодой человек, купите пирожок? С яблоками, смородиной или с луком и яйцом, если сладкие не любите. Горячие, румяные, только испекла, не остыли еще!

От пирожка Гуров решительно отказался и вызвал такси. В машине размышлял о том, что подкрепиться было бы неплохо в какой-нибудь местной столовой или кафе — и непременно горячим. У старушки этой он пирожок бы и задаром не взял. Явно имеющая заработок с вечно голодных приезжих на привокзальной площади, мало ли что она туда добавила, помимо начинки, если так ненавидит туристов? В своей приветливой ипостаси она внушала даже меньше доверия, чем в сварливой.

Гуров вышел у подъезда, возле которого, скрестив руки на груди, его уже ожидала женщина, судя по описанию — та самая квартирная хозяйка. Светлана Валентиновна показала новому жильцу квартиру, без лишних церемоний вручила ключи и попросила позвонить хотя бы за пару дней до того, как журналист закончит отдыхать и работать. Гуров подобной вольности обращения удивился и тут же получил ответ, что недостатка в желающих поселиться нет. Светлана уступила именно ему, поскольку ей показалось, что человек он взрослый, серьезный и устраивать вечеринки с огненным шоу и мокрыми маечками на арендованной жилплощади не станет. Хотя по большей части «клиент сейчас идет именно такой», и повидавшая многое Светлана Валентиновна в принципе готова ко всему. Нежелание Гурова питаться у частников она одобрила и посоветовала пару мест, в которых можно прилично отобедать без ущерба для бюджета и здоровья.

После ухода хозяйки Лев Иванович разложил вещи, переоделся, сменив образ с делового на максимально демократичный, и неожиданно обнаружил, что времени всего десять утра. Он бодр, полон сил, энергии, а главное — живого, деятельного любопытства. Нет, прямо сейчас он не пойдет учить местные силовые структуры «жить и работать». Вопреки мрачным пророчествам Крячко, прямо сейчас ему даже не хотелось тревожить ранним визитом Капитолину Сергеевну. Хотелось снова окунуться в атмосферу праздника чужого города. Разузнать, в чем дело, самому, а не по сводкам данных или статьям из интернета, понять, что привлекло в Онейск столько туристов.

Личный опыт, как источник информации, надежен, хоть и не скор. Гуров же никуда не торопился. А практика показала, что дело того стоит. Ведь если бы он не оказался в электричке, не увидел своими глазами триптих в тамбуре и вокзал Онейска, тот факт, что в городе праздник, мог бы вообще пройти мимо его внимания. Маршрут путешествия, построенный им еще на службе во время обсуждения поездки со Стасом, был очень прост. Теперь же он обогатился множеством новых обстоятельств и оттенков. Возможно, пожилая наставница Маши красок при описании своей проблемы и не сгущала, но кто знает, может, ее невзгоды вызваны исключительно наплывом иногородних, и по окончании праздника все и без его вмешательства вернется на круги своя?

Улица встретила Гурова непривычной для жителя большого города тишиной. Двор был почти пуст, лишь на детской площадке грустно клевала носом молодая женщина, а двое погодков в ярких костюмчиках лепили и ломали в песочнице, быть может, первые в своей жизни куличики. «Не обманула Светлана, и правда тихий двор. Пока, — подумал Гуров, выходя со двора на тенистую улицу. — Посмотрим, на что этот покой сменится вечером».

Он добрался до исторического центра на очаровательно старомодном дребезжащем трамвае. О том, что жизнь вот-вот забьет ключом, его известил промоутер в форменной кепке, сунувший Гурову прямо в руки листовку. Реклама гласила, что, если бы он не воспользовался любезным приглашением Власовой, ему бы обязательно нашлось место в палаточном городке — временное заселение организовано администрацией Онейска, имеется вай-фай, вода и походная кухня. Автобус ходит утром и вечером, всего полтора часа от центра.

— Это я удачно попал, — пробормотал полковник и поднял голову, заслышав звуки музыки.

Исторический центр Онейска оправдывал свое название полностью. Имелись новенькие стенды с информацией о его истоках и подробностями застройки. При желании можно было посетить краеведческий музей и развалины монастыря. И без путеводителя Гуров видел, как то тут, то там современные здания будто перемешивались с побеленными кирпичными строениями, явно принадлежащими другой эпохе. Узорчатая кладка старых купеческих домов. Округлые и глубокие, похожие на бойницы Кремля, окна городской больницы. Асфальт бугрился корнями могучих деревьев, а местами и вовсе сменялся старой, как сам город, каменной мостовой.

Но главное было в том, что отличало обычный, в общем-то, Онейск от множества прочих городов российской глубинки, делало его уникальным. И загадку этого волшебства Гуров разгадал, едва появившись в городе.

Граффити. Расписано с разной степенью профессионализма и завершенности было почти все: автобусы и автобусные остановки, гаражи и стены домов — причем как частных, так многоэтажек, рядом с которыми стояли пожарные машины и автокраны с монтажными люльками. Это было опасно, вдохновенно и красиво — так, что захватывало дух.

В редком дворе не стояли микроавтобусы, доверху забитые баллончиками с краской, порошками, кистями, растворителями, даже ветошью. На каждом свободном пятаке тут же устанавливалась палатка, в которой продавалось то, что могло бы понадобиться художникам для творчества, для того, чтобы отмыться после творчества, или фастфуд и напитки.