она приблизилась настолько, что стало слышно ее тяжелое дыхание, он с изумлением понял, что не слышит ее шагов. Ей оставалось пробежать до помойки совсем немного, как вдруг она оступилась и шлепнулась на землю. Оказалось, что это очень молодая девушка, чуть ли не подросток с иссиня-черной кожей, одетая в старый байкерский жилет и затертые беговые шорты. Что-то в ее глазах привлекло внимание Гранта. Они странно выделялись на исхудалом личике, делая девушку похожей на какого-то ночного зверька. В них блестел свет, какого не было в апатичных взглядах прочих падальщиков, как будто они зажглись от предрассветного зарева, и в этом свете смешивались страсть, страдание и страх. Бытие этой девушки сконцентрировалось в глазах, и поэтому ее маленькое изможденные лицо и тело воспринимались как веточка с увядающим листком, сохранившаяся на сорванном фрукте. Она дышала тяжело, шумно, и звук ее дыхания походил на отдаленные порывы ветра. Бледные губы растрескались. Один из падальщиков обратился к ней на западноазиатском языке, который Грант немного понимал. Эту реплику он понял примерно так:

– Цинни, ты опять опоздала. Никто не станет делиться с тобой жратвой, и не надейся!

Девушка по имени Цинни как будто силой заставила себя опустить взгляд на мусорный мешок; можно было подумать, что ее внимание притягивает что-то очень далекое. Но как только она принялась вместе с остальными разбрасывать мусор в поисках чего-нибудь съедобного, стало видно, насколько она голодна. Почти все успели разобрать, но ей все же повезло – подвернулась открытая банка с остатками рыбных консервов. Девушка схватила вываренные косточки и торопливо разжевала. Проглотив это подобие еды одним глотком, она попыталась выпрямиться и возобновить поиски, но потеряла сознание. Грант подошел к ней и поднял. Ее тело, покрытое потом, оказалось невероятно легким: можно было подумать, что он держит в руках сверток одежды.

– Это от голода. С ней такое уже бывало, – сказал кто-то на безукоризненном английском языке.

Грант осторожно положил Цинни наземь, открыл кабину, вынул бутылку с молоком, присел на корточки и принялся поить девушку. Она узнала вкус молока, даже несмотря на то, что была без чувств, и принялась жадно глотать.

– Где быть ты дом? – спросил Грант на ломаном западноазиатском языке с жутким акцентом, как только увидел, что она приходит в себя.

– Она немая.

– Она далеко отсюда живет? – обратился Грант к тому из падальщиков, который говорил по-английски, мужчине в очках и с клочковатой бородой.

– Нет, она из лагеря беженцев неподалеку, но каждое утро бегает до реки и обратно.

– До реки! Но ведь это… это же больше десяти километров. Она что, ненормальная?

– Нет, это она тренируется. – Увидев недоумение Гранта, падальщик пояснил: – Она спортсменка, одна из сильнейших бегуний Республики Западной Азии на марафонскую дистанцию.

– А-а… Но, насколько я помню, в стране уже много лет не проводились спортивные соревнования.

– Как бы там ни было, о ней все говорят так.

Цинни уже очнулась, взяла у Гранта бутылку и выпила молоко до дна. Грант, все так же сидя на корточках, вздохнул и покачал головой:

– Да, да… Куда ни попадешь, всюду найдутся люди, живущие в мире своей мечты.

– Я тоже когда-то был таким, – ответил падальщик.

– Вы прекрасно говорите по-английски.

– Одно время я был профессором английской литературы в Западно-Азиатском государственном университете. Семнадцать лет санкций и блокады отучили нас мечтать. В конце концов все мы, кто-то раньше, кто-то немного позже, становимся такими, – он указал на продолжавших копошиться в мусоре падальщиков. Обморок Цинни не вызвал ни у кого из них никаких эмоций. – Лично я мечтаю только о том, что смогу урвать спиртного, которое вы бросите, уезжая, и напьюсь.

Грант с сочувствием посмотрел на Цинни:

– Она же так погубит себя.

– А что поделать? – пожал плечами профессор английской литературы. – Через два-три дня возобновятся военные действия, вы все уедете, гуманитарная помощь прекратится, дороги перекроют. Мы все умрем – если не под бомбами, так от голода.

– Но я думаю, что война быстро закончится, ведь народ Западной Азии давно устал от нее. В стране и так уже полный беспорядок.

– Совершенно верно. Нам не нужно ничего, кроме еды. И жизни. – Профессор указал на молодого парня с грязными, сбившимися в колтуны волосами, который продолжал старательно перебирать мусор. – Он, например, дезертир из армии.

И тут Цинни, все еще безвольно полулежавшая, опираясь на Гранта, подняла тонкую руку и указала на базу ООН – несколько теснящихся друг к другу белых сборных домиков, – неподалеку от которой они находились, а потом сделала несколько выразительных жестов обеими руками.

– Похоже, она хочет, чтобы вы отвели ее к себе, – сказал профессор.

– Она слышит? – спросил Грант. Увидев, что профессор кивнул, он повернулся к Цинни и, помогая себе жестами одной руки, стал объяснять на ломаном западноазиатском: – Ты нельзя. Ты нельзя туда войти. Я дать тебе еще еды. Завтра. Ты не ходить. Завтра мы уехать.

Цинни стала что-то писать пальцем на песке по-западноазиатски. Профессор прочитал и перевел Гранту:

– Она хочет посмотреть у вас по телевизору церемонию открытия Олимпийских игр. – Он досадливо покачал головой: – Бедное дитя. И ведь ей никак не объяснить, что впустую тратит силы. Она неисправима.

– Олимпийские игры отложили на один день, – сказал Грант.

– Из-за войны?

– Как, вы не знали? – Грант удивленно огляделся по сторонам.

– Ну, какое нам дело до Олимпийских игр. – Профессор опять пожал плечами.

Тут они оба оглянулись, услышав резкий звук автомобильного мотора. По дороге к ним медленно приближался старомодный автобус, какой вряд ли можно было бы увидеть где-либо еще, кроме Западной Азии. Машина остановилась около помойки, дверь открылась, оттуда выскочил мужчина лет пятидесяти с густой проседью в черных волосах и крикнул:

– Цинни здесь? Я ищу Цинни Видья!

Цинни попыталась встать, но ноги у нее подкосились, и она снова опустилась на землю. Незнакомец шагнул вперед и увидел ее.

– Деточка, что с тобой? Ты помнишь меня?

Цинни кивнула.

– Кто вы такой и откуда взялись? – резко спросил профессор.

– Я директор Национального агентства по спорту, моя фамилия Клэр, – ответил тот и поднял Цинни на руки.

– В стране все еще существует спорт? – спросил Грант, не сдержав удивления.

Клэр поставил Цинни на ноги и, бережно поддерживая ее, посмотрел на выглянувшее из-за горизонта солнце и ответил, медленно, отрывисто цедя слова:

– Сэр, в Республике Западной Азии есть все. Или скоро будет! – С этими словами он помог Цинни забраться в автобус.

Глядя на Цинни, которая не по возрасту тяжело, словно глубокая старуха, раскинулась на потертом сиденье, Клэр вспомнил, как впервые увидел эту юную женщину год назад.

В тот знаменательный вечер он как раз выходил из старого трехэтажного дома, который занимало Агентство по спорту. Он безвылазно просидел на месте весь рабочий день и чувствовал себя одуревшим. Когда Клэр устало открыл дверь своей старой «Волги» и начал садиться, кто-то сзади схватил его за руку.