шутками про «этих с Мыса», что ей отвратительна сама мысль о ребенке в доме. Она велела мне отнести девочку в «Розин садик». Я сказал: там и так уже яблоку негде упасть, даже такая мелкая не поместится. «Тогда ступай в лечебницу», – распорядилась она. «Да она совершенно здорова!» – возразил я. «Значит, в сиротский приют», – заявила она. «А она не сирота, у нее есть отец, он просто не может о ней позаботиться», – ответил я. «Ну, тогда в дом для найденышей или к миссис Гарднер – в общем, туда, где этим занимаются. А мне ни к чему это создание – грязное, больное и плаксивое. Отнеси обратно, и пусть Роза тебе скажет, что с ней делать». В общем, бессердечная родительница выставила меня за дверь, впрочем немного смягчившись, когда я взгромоздил ребенка на плечи: дала мне шаль ее завернуть, кашки – ее накормить и денег – оплатить ее ночлег в надежном месте. Ты же знаешь, мама у меня злюка только снаружи.

– То есть ты тут сидел и думал, как выглядит «надежное место»? – догадалась Роза, глядя на Мака с неподдельным одобрением, он же стоял и гладил пони Розанчика по лоснящейся шее.

– Совершенно верно. Тебя я беспокоить не хотел – у тебя и так забот полон рот, но никак не мог сообразить, какая добрая душа согласится возиться с этим горем горьким. Сама видишь, похвастаться ей нечем: не красавица, слабенькая, пугливая, как мышь; внимания потребует много – а без него, как мне кажется, душа у нее в теле долго не удержится.

Роза раскрыла было рот, но тут же закрыла без всяких слов и минутку посидела, задержав ладонь у лошадки между ушами, как будто заставив себя крепко подумать, прежде чем заговорить. Мак наблюдал за ней уголком глаза, а потом задумчиво произнес, закручивая в шаль ножки в поношенных башмачках:

– Похоже, именно эта благотворительная затея никому не интересна, и все же мне кажется, что раз уж я дал ее матери обещание, то должен сделать нечто большее, чем просто передать девочку какой-нибудь обремененной делами матроне или нерадивой няньке из переполненного приюта. Девочка совсем слабенькая, вряд ли она надолго кого-то обременит, а я хочу, чтобы она хоть немного пожила в уюте, если не в любви, прежде чем отправится к своей «мамусь».

– Возьми Розанчика в повод, я отвезу девочку домой, и если дядя позволит, удочерю ее – пусть будет счастлива! – воскликнула Роза и так просияла от избытка чувств, что стала почти красавицей. Она прижала девочку к себе, и они вчетвером двинулись в путь – причем Роза напоминала этакую современную Бритомарту[41], готовую исправить всякое зло этого мира.

Мак неспешно вел лошадку по безлюдной дороге и невольно думал о том, что все это сильно напоминает Бегство в Египет, но вслух этого не сказал, ибо был юношей благочестивым; он лишь время от времени поднимал глаза на возвышавшуюся над ним фигуру: Роза сняла шляпу, чтобы солнце не слепило девочке глаза, и яркие лучи превратили ее непокрытые волосы в золотой сноп, сама же она неотрывно смотрела на крошечное создание, примостившееся перед ней на седле, с милой задумчивостью, какую можно увидеть на лицах у некоторых юных мадонн Корреджо.

Больше никто не видел этой картины, Мак же ее запомнил надолго, и с этого дня к теплой приязни, которую он всегда испытывал к кузине Розе, прибавилась нотка преклонения.

– А как ее зовут? – внезапно спросила Роза, прервав короткое молчание, которое нарушали лишь перестук копыт, шелест зеленых листьев у них над головой и радостные птичьи трели.

– Понятия не имею, – ответил Мак, только сейчас сообразив, что случилась еще одна незадача.

– Ты не спросил?

– Нет, мать называла ее дочкой, а старая карга крыской. Про имя больше ничего не знаю, а фамилия Кеннеди. Можешь сама ее окрестить.

– Тогда зваться ей Дульсинеей, поскольку ты ее верный рыцарь, а для краткости будет Дульчей. Очень красиво, по-моему, – рассмеялась Роза, немало позабавленная.

Дон Кихот явно обрадовался и дал клятву защищать юную даму до последней капли крови; свое служение он начал незамедлительно, собрав ей букетик лютиков и тем самым заслужив первую улыбку, которая показалась на крошечном личике за много недель.

Когда они добрались до места, бабушка Биби приняла малышку с обычным своим гостеприимством, а узнав ее историю, проявила те самые заботливость и энтузиазм, на которые Роза и рассчитывала: засуетилась с завидной энергией, устраивая девочку поудобнее: инстинкт бабушки был развит у пожилой дамы на диво и в последнее время все искал случая себя проявить.

Всего через полчаса после того, как девочку забрали наверх, она снова спустилась вниз на руках у Розы, вымытая, причесанная, в розовом платьице, которое было ей очень велико, и белом передничке, явно маловатом, в снежно-белых носочках, но без ботиночек; ушибленная ручка была аккуратно перевязана, в другой она сжимала несколько шпулек, выданных ей вместо игрушек. На личике застыло выражение покорности, однако глаза из испуганных стали просто застенчивыми, и неприкаянное сердечко явно утешилось.

– Вот мы какие! Ну как тебе наша Дульча? – осведомилась Роза, подходя; свою амазонку она подколола, а в руке держала серебряную чашу с хлебом и молоком.

Мак встал на колени, взял упиравшуюся ладошку и с должной преданностью ее поцеловал, прямо как настоящий сеньор Алонсо Кехана, целующий руку герцогини, а потом весело процитировал бессмертный роман:

– О благороднейшая из дам, Рыцарь Печального Образа ваш навеки.

Вот только девочка не расположена была к забавам, она отдернула ручку и указала на чашку с многозначительным:

– Надо ням-ням.

Роза села кормить герцогиню, а Дон стоял рядом и с удовлетворением наблюдал за ходом пира.

– Как она мило выглядит! А ты, что ли, считаешь, что обувь вредна для здоровья? – спросил он, рассматривая носочки с почтительным интересом.

– Нет, просто башмачки ее сейчас сохнут. Зря ты разрешил ей залезть в грязь.

– Я только на минутку ее отпустил, потому что она разревелась, а она прямиком в лужу, ну чисто как утка. Я куплю ей новую одежду. Куда идти, что искать, сколько принести? – осведомился Мак, вытаскивая записную книжку: стремление помочь сочеталось в нем с полнейшим невежеством.

– С этим я разберусь. На Мысу всегда есть лишние вещи – там найдут, во что обрядить Дульчу. А ты, если хочешь, можешь порасспрашивать про ее отца: мне не хочется, чтобы ее у меня отобрали, как только я к ней привяжусь. Ты о нем что-то знаешь?

– Только то, что ближайшие двадцать один год он просидит в