цветами, а еще следила за тем, чтобы маленькие тельца, уже познавшие боль и нужду, были одеты, согреты и накормлены.

Настала весна – из земли полезли одуванчики, а с ними и новые планы. Бедным сироткам очень хотелось за город, и поскольку привезти к ним зеленые лужайки Роза была не в состоянии, то решила вывезти на лужайки детей. На Мысу стояла старая ферма, куда клан Кэмпбеллов нередко выезжал на летние каникулы. Этой весной ферму раньше обычного привели в порядок, наняли экономку, кухарку и нянечек, и вот в теплые погожие майские дни целая армия бледных детишек явилась ковылять по траве, бегать по камушкам и играть на гладком прибрежном песке. Зрелище прелестное, оно сполна вознаградило тех, кто трудился над осуществлением этой затеи.

«Розин садик» – так прозвал это место Мак – вызвал всеобщий интерес, и женщины постоянно ездили на Мыс отвезти что-то «бедным крошкам». Бабушка Биби мешками пекла имбирное печенье, тетя Джесси десятками изготавливала переднички, тетя Джейн «приглядывала» за няньками, а тетя Сара в таких количествах поставляла в «садик» лекарства, что смертность там наверняка бы зашкалила, если бы не вмешательство доктора Алека. Для него «садик» стал самым любимым местом во всем мире – что неудивительно, ибо именно он предложил этот план, хотя потом расхваливал за него Розу. Дядя Алек часто появлялся среди малышей, и его неизменно приветствовали восторженным визгом: дети спешили к нему ползком, бегом, подпрыгивая на костылях, других приносили няньки – все стремились усесться на колени «дяде доктору» – так его здесь называли.

Хотя кудри дяди Алека и начинали седеть, казалось, он ничуть не старше своих товарищей по играм, а всевозможные, затеваемые им шалости действовали на детей, с которыми никогда раньше не играли, лучше всякого лекарства. Друзья его постоянно шутили, что их собрат-холостяк завел самую большую семью и стал домовитее четверых своих братьев; впрочем, и дядя Мак исправно вносил свою лепту и постоянно донимал тетю Джейн просьбами усыновить и удочерить кого-нибудь из самых крепких мальчишек и миловидных девчонок: ему будет забава, ей – занятие.

В одном случае тетя Джейн едва не попалась, причем виноват в этом был ее сын, а не муж, так что ничто не помешало ей отплатить за все многочисленные тревоги хорошей взбучкой, возымевшей, в отличие от многих других, самое благотворное действие.

В один прекрасный июньский день Роза галопом мчалась домой с Мыса на своем резвом гнедом пони и обнаружила, что на стволе дерева у дороги сидит какой-то человек; его бесконечно понурый вид привлек ее внимание. Роза приблизилась, незнакомец повернул голову, и она, резко натянув поводья, воскликнула в несказанном удивлении:

– Господи, Мак! Ты что тут делаешь?

– Пытаюсь решить проблему, – отозвался Мак, глядя на нее со странной смесью лукавства и озадаченности – Роза даже улыбнулась, но следующие его слова тут же погасили всякую веселость. – Я тут бежал с одной юной барышней, а теперь не знаю, что с ней делать. Понятное дело, я повел ее домой, но мама выставила нас за дверь, такая вот незадача.

– А это ее багаж? – осведомилась Роза, указывая хлыстом на большой узел, который Мак держал в руках: в голове у нее мелькнула страшная мысль, что кузен ее и впрямь мог совершить нечто столь безрассудное.

– Да нет, это и есть юная барышня. – Мак приподнял уголок коричневой шали, и под ней обнаружилась девочка лет трех, бледная, худая и крошечная; она больше напоминала испуганного птенчика, выпавшего из гнезда. Оказавшись на свету, она отпрянула, в огромных глазах показался испуг, и крошечная ручонка крепко вцепилась в пуговицу у Мака на сюртуке.

– Бедное дитя! Где ты ее взял? – воскликнула Роза, свешиваясь с седла.

– Я сейчас тебе все расскажу, а ты мне посоветуешь, что делать дальше. У нас в больнице лежала одна нищенка, сильно избитая; два дня назад она умерла. Я не имел к ней никакого отношения, разве что покормил ее пару раз фруктами, потому что у нее были такие большие тоскливые глаза – я никак не мог от них отвязаться. В день ее смерти я заглянул в палату, и одна из сестер милосердия сказала, что эта женщина все хотела со мной поговорить, да не решалась. Я спросил, чем могу ей помочь, и, хотя она едва дышала от боли и уже находилась при смерти, она принялась умолять меня позаботиться о ее дочери. Я выяснил местонахождение ребенка и дал обещание, потому что несчастная все никак не могла отойти, пока я ее не успокоил. Никогда не забуду, как она на меня посмотрела, когда я взял ее за руку и сказал: «Ребенка не бросят». Она попыталась меня поблагодарить и вскоре после этого умерла, совершенно умиротворенная. Ну вот, сегодня я сходил и отыскал эту мелкую. В совершенно ужасном месте – мать приютила ее у какой-то старой карги, та ее держала под замком, чтобы она не путалась под ногами, – короче, малышка сидела скрючившись в углу и рыдала: «Мумусь! Мумусь!» – она растрогала бы даже и каменное сердце. Я прикрикнул на каргу и тут же забрал ребенка – с ним обращались неподобающе. Давно было пора. Вон, погляди.

Мак приподнял тощую ручонку и указал на огромный синяк – при виде его Роза выпустила поводья и обеими руками потянулась к малышке, воскликнув с ласковым возмущением:

– Да как они посмели! Давай мне скорее несчастную сиротку!

Мак переместил узел ей на руки, и Роза принялась укачивать малышку с глуповато-ласковой женской нежностью, которая тем не менее обычно дает нужный результат, и когда девочка почувствовала на щеках ее теплые губы, а на растрепанных волосах – нежную ладонь, когда женское лицо склонилось над ней с бессловесным воркованием и приговором – такие звуки издают матери, – малышка сразу же поняла, что жизнь ее меняется к лучшему. Взгляд испуганных глаз взметнулся к доброму лицу, да там и остался: девочка явно успокоилась; костлявая ладошка добралась до Розиной шеи, и бедная малышка прижалась к своей спасительнице с долгим вздохом и жалостным бормотанием: «Мумусь, мумусь!» – такое действительно способно растрогать и каменное сердце.

– Ну, давай. Да нет, Розанчик, не ты, – распорядилась новая нянька, когда сообразительная лошадка принялась озираться, чтобы, прежде чем двигаться вперед, убедиться, что все в порядке.

– Я отнес девочку домой, к маме, потому что не знал, что мне еще предпринять, но она и слышать о ней не пожелала – ни в какую, даже на одну ночь. Она, понимаешь ли, не любит детей, а папа так донимает ее своими