– Это что, кровь? – спросила Мадлен.

Лекарь, опустив голову, подбирал слова.

– Боюсь, что так, ма шер. Эту записку я достал из мундира месье Триаля. На записке указано ваше имя, Селеста. Вот я и подумал, что месье Триаль хотел передать её вам, но… не успел.

Селеста, похолодев, приняла записку из рук лекаря, но, так и не раскрыв её, спросила:

– Где вы видели Фабьена, месье Арно? Почему его записка в крови? – едва дыша, Селеста с трудом выдавливала из себя слова.

– Эта записка вместе со своим автором сегодня видела все страдания нашей столицы, – тихо, почти шепча произнёс лекарь.

– Месье Арно, пожалуйста, – прошептала Селеста, – ответьте, Фабьен жив? Он ранен?

Поняв, что не сможет всю дорогу противостоять просьбам Селесты, месье Арно тихо произнёс:

– Мне очень жаль, ма шер, его привезли вместе с другими павшими защитниками.

Записка выпала из рук Селесты. Девушка замерла, неестественно качнувшись.

– Селеста? – обеспокоенная состоянием подруги, обратилась к ней Мадлен. – Ты меня слышишь?

Но фрейлина Екатерины уже не слышала никого. Её глаза закрылись и, лишившись чувств, она повалилась на пол кареты.

– Держите её! – вскрикнула Мадлен.

Месье Арно вовремя перехватил бесчувственное тело Селесты и усадил обратно на сиденье.

– Бедная девочка, – чуть не плача, сказал старик, – я не хотел сообщать ей эту новость.

Пока лекарь искал в полах плаща пузырёк с резким запахом, Мадлен нагнулась и подняла выпавшую из рук Селесты записку. В этот момент в сознание девушки вновь вторглось видение.

Как только сумерки коснулись Парижа, добрая часть горожан начала стекаться на площадь, где накануне установили высокий деревянный эшафот. В нетерпении парижане перешептывались друг с другом, ожидая, когда же появится палач. Городские жители любили казни. При Генрихе III они случались не так часто, оттого каждое новое отрубание головы и повешение вызывало у парижан восторг. Сегодняшняя казнь была особенной.

По уверениям новой власти, был наконец пойман загадочный душегуб, погубивший не одну девушку. Толпа шумела. И вот к площади подкатила телега с установленной на ней клеткой. Открыв замок, палач вывел из повозки худого бледного юношу с взъерошенными белыми волосами. В толпе пронесся гул.

«Не похож на душегуба», «Мелковат, худоват», «Да кто их разберёт, эти душегубцев».

Руки преступника стягивали тугие веревки. Схватив беднягу за шиворот, палач легко втащил его на эшафот. Толпа возликовала. Молодой парень, стоявший на краю гибели, не боялся. Чуть прищурившись, он обвёл взглядом собравшихся зевак и взглянул на небо.

– Красивый закат, – любуясь заходящим солнцем, произнёс он.

Где-то сверху каркнул ворон, и, найдя птицу глазами, Калеб улыбнулся.

– Пора, – скомандовал палач.

Достав плотный мешок, не церемонясь, он нацепил его на голову некроманта. Дёрнув верёвку, высокий мужчина надел на шею юноше петлю, затянув её. Лишённый зрения, в последние минуты жизни Калеб слышал лишь вой толпы и чувствовал смрад, исходивший от грязного мешка. Сердце забилось сильнее. Страх холодной лапой всё-таки коснулся груди некроманта. Юноша сглотнул. Послышался скрежет деревянных досок, и в следующую секунду юноша лишился опоры под ногами. Его смерть наступила быстро, когда верёвка и резкое падение сломали ему шею. Парижане разочарованно заворчали. Они ждали долгой предсмертной агонии, надеялись, что повешенный будет дрыгаться в петле, словно пойманный кузнечик. Этого не произошло. И горожане, махнув рукой, быстро разошлись по домам. Подле некроманта остались двое: палач, что привык прятать лицо под колпаком, и ворон, своим криком проводивший юношу в последний путь. В это время в одном из районов Парижа начинало разгораться алое пламя смерти, ещё никем не замеченное. И спустя несколько часов оно заполонило собой весь город.

В ночное небо огромным огненным змеем врывались клубы яркого пламени. Французская столица пылала, сгорая в адском огне. Горел Лувр, где в одной из комнаты пламя пожирало старый дневник Нострадамуса. Горели трупы, кучей сваленные подле дворцовых ворот. Среди них лежал Фабьен, его тело уже охватило пламя, в этот момент гвардеец открыл глаза, и беззвучно закричал, чувствуя, как сгорает заживо. На городской площади пылал эшафот, на котором в петле висело мертвое тело молодого некроманта. Догорала на одной из улиц черная карета Наваррского. Пылало всё. А где-то на окраине умирающего города, смотря на дело рук своих, стояла подле статуи Абраксаса неясная фигура.

– Гори, гори, гори, – едва разборчиво прошептала она, и Париж поглотила смерть.

Глубоко вздохнув, фрейлина пришла в себя. Выглянув в окно кареты, она поняла, что они едва отъехали от Тюильри.

– Стойте, остановитесь! – крикнула она кучеру.

– Что вы делаете, мадемуазель? – удивлённо хлопал глазами лекарь, придерживая лишившуюся чувств Селесту.

– Позаботьтесь о ней, – попросила Мадлен, кивнув на подругу. – Как очнётся, скажите, что Фабьен жив. Слышите? А сейчас уезжайте отсюда, не останавливайтесь.

С этими словами фрейлина выскочила из кареты и со всех ног бросилась к Лувру. В замке царил хаос. Покидая дворец в спешке, придворные сметали всё на своем пути. Однако, несмотря на всеобщую панику, по замку, как и прежде, скиталась прислуга, о безопасности которой не вспомнил никто из высокородных обитателей дворца. Служанки в испуге прятались по каморкам, баррикадировались на кухне и в кладовых. Садовники и конюхи вооружались вилами и лопатами, чтобы не встречать врага с пустыми руками.

Взбегая по высоким ступеням Лувра, фрейлина не выпускала из головы жуткую картину своего последнего видения. «Кто-то при помощи Абраксаса хочет уничтожить Париж, но кто может так ненавидеть французскую столицу? Я видела, как умирал в огне Фабьен, а это значит, что он не погиб, его лишь посчитали мёртвым. Видела, как повесили Калеба. Это было ужасно. Он не заслужил такой судьбы. Я даже не знала, что его схватили. А ещё видела горящий дневник деда. Но я не могу позволить ему пропасть. В нём скрыты ответы на все мои вопросы. Лишь он один может открыть мне правду о культе Абраксаса».

Добежав до дверей своей комнаты, фрейлина ворвалась внутрь и не поверила своим глазам. Все её вещи: платья, пергаменты, книги были разбросаны по полу. Подушки и одеяла сброшены с кровати. Посреди этого хаоса лежал потрёпанный дневник её деда. Он был раскрыт и практически не тронут. Но, взяв его в руки, фрейлина поняла: «Письмо деда, что лежало внутри, пропало. А значит, у кого-то в руках теперь находится тайна моего происхождения».

Прижав дневник к груди, Мадлен пыталась предположить, кто мог стоять за кражей письма. Но под подозрение попадали почти все обитатели Лувра. «Ладно, с письмом разберусь позже. Сейчас нужно понять, как помочь Калебу и Фабьену, и попытаться предотвратить пожар». На улице стало шумно. Крики, конское ржание и