пути остановились на последней станции перед Киренском в доме зажиточного крестьянина, желавшего угостить меня на славу; стол покрыт был скатертью безукоризненной белизны, приборы серебряные, стаканы и рюмки бемского стекла. Я счел долгом предупредить его, что он ошибается, если принимает меня за чиновника, что я не что иное, как сосланный государственный преступник; на это он возразил мне с поклоном, что очень хорошо знает, кого имеет удовольствие принять у себя в доме, и что он рад дорогому гостю. Я узнал от него, что он при Екатерине был сослан на каторгу и в силу милостивого манифеста, изданного по случаю рождения вел. кн., впоследствии императора, Александра Павловича, выпущен на поселение и водворен на пустынном берегу Лены на том месте, где со временем выстроилась целая деревня, населенная его сыновьями и внуками. Счастливый случай вывел в люди беспомощного одинокого поселенца; иркутский купец спускал по Лене расшиву, нагруженную мукой; на пути застала его зима, принудившая его пристать к безлюдному берегу, где он обрадовался встретить живого человека, которого просил принять и сберечь его ценный груз. Поселенец не употребил во зло оказанного ему доверия и в целости возвратил доверителю сбереженные и муку, и судно его. В знак признательности купец тот сделал его комиссионером своим по торговле хлебом, что доставило ему способ опериться, а впоследствии и разбогатеть. Я при этом вспомнил о спорном вопросе между мною и Дуэ; он отстаивал необходимость смертной казни, мною всеми силами опровергаемой; я признал рассказ моего хозяина веским аргументом в пользу моего мнения и, записав слышанное мною, просил хозяина передать Дуэ мою записку, когда на возвратном пути лейтенант остановится на станции.

В Иркутске остановился я у Ад. Ник. Муравьева, занимавшего должность полицеймейстера. Сосланный в Сибирь также по делу 14-го декабря, он пожелал вступить на службу и вскоре после того получил место исправляющего должность губернатора в Тобольске. Кроме существовавшего между нами родства, я с малолетства знал его и имел случай оценить его во время походов 1812, 13 и 14 годов, в которых оба мы участвовали; жена его, рожденная кн. Шаховская, и две свояченицы последовали за ним в Сибирь, доставляя ему тем утешение в семейной жизни[73].

Г. Г. Лавинский, к которому пришлось мне являться, подал мне совет проситься на Кавказ, как бы в признательность за оказанную мне царскую милость, облегчившую мою участь после приговора верховного суда[74]. Не последовал я его совету, потому что, страдая от раны в ноге, полученной под Кульмом, я в пехотные солдаты не годился. Гостивши у Муравьева, я имел случай познакомиться с профессором, находившимся во главе норвежской ученой экспедиции, снаряженной по его инициативе, и часто нас посещавшим; иностранной фамилии его я, к сожалению, не могу припомнить. По вечерам собирались гости, составлявшие высший круг иркутского общества. Раз как-то сел за фортепиано ловкий и элегантный молодой человек; к удивлению моему, я узнал, что это был иркутский купец Баснин. В то время богатое купечество составляло местную аристократию и по образованию и обхождению далеко опередило купцов, встречавшихся нам по ту сторону Урала. Торговля наша с Китаем, заключающаяся в обмене чая и шелковых материй на наши сибирские меха, добываемые у якутов за бесценок, доставляла в конце прошлого и начале нынешнего века огромную наживу, тем более что находилась в руках небольшого круга торговых фирм, не допускавших конкуренции со стороны московских купцов. При этих-то благоприятных условиях основались в Иркутске и в Нерчинске богатые торговые дома, в которых старики, скоро убедившись в пользе образования, не щадили ни денег, ни забот для воспитания детей.

В Иркутске я пробыл 6 недель. А. Н. Муравьев не отпускал меня, а я так приятно проводил время в кругу доброго семейства, что охотно согласился с ним, что на новое место ссылки всегда вовремя поспею. Отправился я в сопровождении полицейского чиновника Соболевского, получившего впоследствии место городничего в г. Кургане Тобольской губернии. Он рассказал мне в доказательство неустрашимости, с какою А. Н. Муравьев преследовал воровство и грабеж, следующий его подвиг до сведения его дошло, что в Иркутске скрывается шайка разбойников, грабивших прохожих и проезжих в темные осенние вечера и ночи. Личный состав полиции был ненадежен. Узнав, что притон разбойников – в каком-то подвале, он ночью, взяв с собою Соболевского, пошел в указанный ему дом и застал врасплох шайку в полном сборе, делившую добычу. Его появление так их поразило, что они тут же повинились, полагая, что полицеймейстера сопровождает военная сила. Они с места не тронулись, пока Соболевский не привел солдат, проводивших их в острог.

В Красноярске застал я лейтенанта Дуэ, ехавшего обратно в Петербург, и навсегда с ним простился. Томск, следующий город по пути, славился уже тогда своим торговым значением, хотя далеко не представлял того богатства и роскоши, до каких дошел впоследствии ради золотопромышленников, поселившихся в нем, как в устроенном пункте, посреди приисков. Доехали до Омской крепости, местопребывания областного начальника. Генерал Сен-Лоран, бывший дивизионным начальником в Полтаве, сын французского эмигранта, воспитывавшийся в I кадетском корпусе, до того обрусел, что французского языка вовсе не знал. Он против воли был назначен управлять Омскою областью, хотя область эта была малонаселенною. Он рассказывал Степ. Мих. Семенову[75], о котором дальше будет речь, что, когда он умаливал государя не назначать его на должность, к которой он вовсе не способен, он получил следующий ответ: «Ты хорошо командовал дивизией, значит, можешь и краем управлять, это дело немудреное. Я был дивизионным начальником, а пришлось управлять целым государством и притом, как видишь, не хуже другого».

Сен-Лоран пользовался на службе прекрасною репутацией; он слыл человеком отлично храбрым, честным, правдивым и всеми был любим. Во время войны 1812, 13 и 14 годов он командовал Егерским полком. Меня он принял как нельзя более ласково. При нем были дочери его, взрослые девицы, воспитывавшиеся в Смольном монастыре в одно время с сестрами моими: Анной Ив. Хрущевой и гр. Еленой Ив. Капнист.

Из Омска доехали до Усть-Каменогорска, где я нашел Стен. Мих. Семенова, недавно туда прибывшего и занимавшего должность писаря в канцелярии коменданта де Лианкура. О судьбе, его постигшей, имею рассказать многое, не лишенное интереса, но сперва необходимо кое-что сказать об оригинальной личности де Лианкура, француза-эмигранта, командовавшего у нас некогда полком, но, когда в 1805 году пришлось ему выступить в поход против французов, он отказался участвовать в войне против соотечественников, и потому был назначен комендантом в Усть-Каменогорск. Там он женился на казачке, которую