года все газеты писали о Сталинградской битве. Одно время казалось, что окончательный исход войны зависит от жертв, приносимых русским народом. Вайнберг потом говорил, что он и его друзья каждый день страдали вместе с русским народом. «Никто не разделял наши чувства, — вспоминал он. — Хотя мы знали о позорных вещах, происходивших в Советском Союзе, о показательных процессах, мы отводили от них глаза».

В ноябре 1942 года, когда русские перешли в наступление и стали оттеснять фашистов от окраины Сталинграда, Бом начал посещать регулярные собрания партийной организации в Беркли. Обычно на собрание являлось человек пятнадцать. Вскоре Бом сделал вывод, что партийные собрания длятся «без конца и края» и что ни одна из попыток группы «расшевелить кампус» ни к чему не привела. «У меня сложилось впечатление, что собрания были малоэффективны». Постепенно Бом перестал в них участвовать. Однако при этом оставался пылким, активно мыслящим марксистом и продолжал читать классиков марксизма со своими друзьями Вайнбергом, Ломаницем и Бернардом Питерсом.

Фил Моррисон запомнил, что на партийных собраниях часто присутствовало «много тех, кто не являлся коммунистом. Трудно было сказать, кто из присутствующих был членом партии, а кто нет». Собрания часто напоминали студенческие посиделки. Обсуждение касалось, как вспоминает Моррисон, «всего сущего под луной». Как нуждающемуся аспиранту партийные взносы Моррисону назначили в размере двадцати пяти центов в месяц. Моррисон сохранил членство в партии после заключения пакта Молотова — Риббентропа, но, как многие другие американские коммунисты, отдалился от партии после Перл-Харбора. К этому времени он уже преподавал в Иллинойсском университете. Местная крохотная партийная ячейка вместо того, чтобы «разглагольствовать о политике», решила поддержать военные усилия.

Дэвид Хокинс приехал в Беркли в 1936 году изучать философию. Он почти сразу начал водить компанию с аспирантами Оппенгеймера — Филом Моррисоном, Дэвидом Бомом и Джо Вайнбергом. Хокинс встретил Оппенгеймера на собрании учительского профсоюза. На нем обсуждалось бедственное положение скудно оплачиваемых ассистентов преподавателей, и Хокинсу врезались в память красноречие и сочувственная манера Оппенгеймера: «Он говорил очень убедительно, очень аргументированно, элегантным языком, причем был способен слышать, что говорят другие, и учитывать их реплики в своей речи. Он производил впечатление умелого политика в том смысле, что мог подвести итог сказанного разными людьми таким образом, что они в итоге этого обобщения соглашались друг с другом. Большой талант».

Хокинс повстречал в Стэнфорде Фрэнка Оппенгеймера и, подобно Фрэнку, вступил в Компартию в конце 1937 года. Как и братьев Оппенгеймеров и многих других научных работников, его бесило охватившее Калифорнию самоуправство в отношении рабочих аграрных фабрик. Тем не менее политической деятельностью Хокинс занимался только время от времени — штатного партийного работника вроде Стива Нельсона он впервые повстречал лишь примерно в 1940 году. Вместе со многими другими работниками умственного труда Хокинс считал необходимым скрывать свои контакты с партией. «Мы секретничали, — говорил он, — иначе потеряли бы работу. Ты мог быть левым, участвовать в некоторых видах деятельности, но не мог заявить: “Я член Коммунистической партии”». О революции Хокинс тоже не помышлял. «Уровень централизации технического общества, — говорил он впоследствии, — плохо вяжется с уличными баррикадами… мы сознательно были левым отрядом “Нового курса”. Мы перетягивали “Новый курс” на сторону левых. Такова была наша жизненная миссия». В той же мере это описание подходило и к политическим идеалам Роберта Оппенгеймера.

К 1941 году Хокинс стал младшим преподавателем кафедры философии и активно участвовал в политической жизни университета. Вместе с Вайнбергом, Моррисоном и другими он был членом учебных групп, собиравшихся на частных квартирах в окрестностях Беркли. «Нас очень интересовали исторический материализм и теория истории, — вспоминал Хокинс. — Фил произвел на меня большое впечатление, и мы стали близкими друзьями».

Некоторые из этих встреч происходили в доме Оппенгеймера. Когда Хокинса многими годами позже спросили, был ли Оппенгеймер членом партии, он ответил: «Если и был, то я об этом не знал. Но, видите ли, это вряд ли имело бы большое значение. Вопрос по сути неважен. Он однозначно связывал себя со многими левыми инициативами».

* * *

Еще одним последователем Оппи был Мартин Д. Кеймен. Будучи химиком по образованию, он написал в Чикаго докторскую диссертацию по ядерной физике. Всего через несколько лет Мартин и еще один известный химик, Сэм Рубен, используя циклотрон Лоуренса, открыли радиоактивный изотоп углерода С14. В начале 1937 года Мартин переехал к своей девушке в Беркли, где Лоуренс предложил ему место в своей лаборатории и ставку 1000 долларов в год. «Я словно оказался в Мекке», — отзывался Кеймен о Беркли. Оппенгеймер быстро прослышал, что Кеймен хороший музыкант — он играл на скрипке в дуэте с Фрэнком Оппенгеймером — и любил поговорить о литературе и музыке. «Мне кажется, я пришелся ему по душе, — говорил Кеймен, — потому что мог рассуждать не только о физике». Они часто проводили время вместе с 1937 года и до начала войны.

Как и все члены кружка Оппенгеймера, Кеймен восхищался харизматичным физиком. «Все, любя, считали его немножко сумасшедшим, — говорил Кеймен. — Он был гениальным ученым, но в то же время несколько поверхностным человеком с дилетантским отношением к жизни». Подчас Кеймен принимал эксцентричные выходки Оппи за расчетливый спектакль. Мартин запомнил, как однажды поехал с ним на новогодний вечер в доме Эстель Каэн. По дороге Оппи заявил, что помнит название улицы, но забыл номер дома. Он лишь помнил, что номер был величиной, кратной семи. «Мы проехали по улице и наконец нашли дом № 3528 — величину, кратную семи, как он и говорил, — вспоминал Кеймен. — Теперь же мне кажется: а не пудрил ли он нам мозги. <…> Роберт страшно любил покрасоваться».

Кеймен не был левым активистом и определенно не был коммунистом. Однако ученый был вхож в круг приглашаемых на коктейли друзей Оппенгеймера и посетил множество акций по сбору средств Объединенного антифашистского комитета по делам беженцев и Общества помощи России в войне. Оппенгеймер также привлек его к неудачной попытке организовать профсоюз в радиационной лаборатории. Все началось со схватки на профсоюзных выборах на заводе «Шелл девелопмент компани» в соседнем Эмеривилле. В «Шелл» работало много «белых воротничков» — квалифицированных рабочих, инженеров и химиков с докторскими степенями, в том числе много выпускников Беркли. Федерация архитекторов, инженеров, химиков и техников (FAECT-CIO) при поддержке Конгресса производственных профсоюзов (CIO) запустила на заводе кампанию по созданию своего профсоюза. В ответ администрация «Шелл» побуждала сотрудников к вступлению в собственный профсоюз компании. Сотрудник