Шрифт:
Закладка:
События 1968 года в Польше стали для Ильи Соломоновича серьезным испытанием. Его близкие и знакомые говорили нам, что первый сердечный приступ был вызван ими. К этому присовокупились также какие-то скандалы в самом Институте славяноведения и балканистики (некоторые язвили, называя его институтом «балванистики»), переименованном в то время (сейчас это снова Институт славяноведения, но уже не АН СССР, а РАН), о чем мне мало известно, чтобы что-то утверждать. За ним теперь ухаживали две его жены, первая – сотрудница Института славяноведения, а вторая – врач, что вызывало всеобщее сочувствие. Во время своего последнего пребывания в Варшаве он чувствовал себя плохо, особенно когда шел снег. Мы готовили следующий том серии под названием «Галиция в Январском восстании» (он вышел в 1981 году, через три года после смерти Миллера) и передали ему на просмотр рабочую копию печатного текста. Он ознакомился с ним, не покидая Бристоля, где у него была комната, и сделал много конкретных замечаний. Я была поражена, как и профессор Кеневич, их обоснованностью, многочисленными замеченными упущениями, что свидетельствовало о глубоком знании предмета. Он был истинным ученым, о чем нам было хорошо известно.
Еще при жизни Ильи Соломоновича приехал с ним в Варшаву младший его всего на год Владимир Анатольевич Дьяков, историк, выпускник Московского историко-архивного института (МГИАИ). Внешне он был, казалось, полная противоположность Миллеру: низкого роста, коренастый, с добродушной улыбкой, молчаливый. Выдающийся человек, сразу вызывавший симпатию. Как он пишет в своих воспоминаниях, ему долго не удавалось демобилизоваться из армии, что задерживало его работу над любимым предметом. Ему удалось наверстать упущенное благодаря необыкновенному усердию и знанию архивов, а также чутью – умению находить то, на что другие не обращали внимания. Заслуги Владимира Анатольевича Дьякова в польской историографии колоссальны. Именно благодаря ему были опубликованы огромные коллекции документов, относящихся к польскому движению за независимость в первой половине XIX века. После публикации книги об антиправительственных настроениях и выступлениях в русской армии в годы, предшествовавшие Январскому восстанию и во время него (изданных вместе с Миллером на русском и польском языках)[116], Владимир Анатольевич опубликовал очень полезный библиографический словарь о деятелях русского и польского освободительного движения в русской армии в 1856–1865 гг.[117] Когда же работа над серией материалов и документов о Январском восстании подходила к концу, он предложил Институту истории и Институту литературных исследований ПАН совместно с его институтом провести изучение материалов по теме: «Польские общественно-политические движения и литературная жизнь 1832–1855 годов». Первый из семи томов, посвященных так называемым святокрестовцам – организации, созданной в Королевстве Польском и связанной с Содружеством польского народа Шимона Конарского, действовавшего одновременно на Волыни, в Подолии и Литве, появился в 1978 году. Серия была следствием широкомасштабных поисков в советских архивах самого Дьякова, который опубликовал некоторые из своих результатов в многочисленных статьях и монографиях. Надо сказать, что инициировать создание такой серии требовало большого мужества – в названии было опущено Главное архивное управление СССР, которое вообще не было проинформировано о новой серии документов, происходящих из его архивов, что уже само по себе было рискованно. Опыт научил советского исследователя, что лучше не иметь над собой дополнительного цензора. Уже с томом предыдущей серии были проблемы: смысл публикации «Восстание 1863 года. Материалы и документы» был поставлен под вопрос сотрудницей Главного архивного управления, и том был издан в 1985 году исключительно «под ответственность» российской стороны в лице Дьякова.
У Дьякова, выпускника Историко-архивного института, было много коллег, занятых на руководящих должностях в центральных архивах. Он мог рассчитывать на их помощь и помалкивание. Ему также удалось привлечь к сотрудничеству провинциальных исследователей, благодаря чему появились статьи и документы о польских ссыльных в Сибири и современном Казахстане, а тогда по Оренбургской линии.
Неудивительно, что обе серии – серия о Январском восстании и так называемая зеленая серия (по цвету суперобложки) – привлекли внимание исторического сообщества. Это проявилось как в рецензиях, так и в полных удивления вопросах: «Как вам удается так интенсивно и эффективно сотрудничать с советскими историками, о которых сложилось не лучшее мнение?». А все объяснялось просто: в годы оттепели, а затем, несмотря на маразм эпохи Брежнева и его преемников, нашлись исследователи, которые хотели издать интересные, ценные, ранее неизвестные материалы, и для которых было важно мнение профессиональной среды. Отношения в Редакционном комитете и, прежде всего, между двумя основными партнерами строились на взаимном уважении и доверии.
Например, когда готовился том об экспедиции Юзефа Заливского, мы без труда получили согласие наших коллег об издании его показаний целиком, а не фрагментарно. В свою очередь, над материалами, связанными с драматичным омским заговором, я работала в Институте славяноведения, куда Владимир Анатольевич выписал – невероятная история! – том, содержащий польские тексты, чтобы я могла прочитать их на месте, т. е. без получения разрешения в самом Военно-историческом архиве. Он не стал муссировать вопрос, когда посчитал необходимым удалить из дневника ксендза Серочиньского фрагмент о разграблении киргизских аулов, потому что, по мнению историка, это могло привлечь внимание противников всего проекта. Я согласилась с ним, указав в сноске, что содержалось в удаленном отрывке, а затем опубликовала его в статье о священнике-мученике, убитым во время наказания тремя тысячами палок[118].
И когда представители так называемой российской стороны выдвинули обвинение в «антисоветском характере» (sic!) диссертации Анджея Новака «Россия и „Весна Народов” в отражении публицистики и политической мысли Великой эмиграции», ему пришлось уступить и убрать этот текст из запланированного тома, памятуя о том, что с нашей стороны были дисквалифицированы несколько советских опусов. Издание тома, посвященного «Весне Народов» в Королевстве Польском, тянулось в результате интриг в I Отделе Польской академии наук так долго, что в конечном счете стало возможным игнорировать выдвинутые обвинения и
