«Распутица была в полном ходу. Вот-вот вскроются реки, а самая главная работа еще впереди. Как бы из-за этого не застрять с Романовыми в Тобольске — вот опасность, которая мне угрожала. Поэтому мы прилагали все усилия к тому, чтобы нам обеспечить не только свободное и быстрое продвижение к Тобольску, но и, главное, обратное возвращение должно было совершиться самым быстрым темпом и без всяких внешних помех. Опыты уральских и омских боевых отрядов, которые крестьяне нередко встречали огнем, мы должны были учесть. За каждую остановку, ямщикам мы щедро платили и очень часто давали на водку за быструю езду. Кулаки-ямщики, задетые за самое больное место, за машину, наперерыв предлагали своих лошадей. Стоило лишь нам показаться в село и более 20 тарантасов стояли и ожидали нашего приезда. Лишь только мужики пронюхали, что комиссар Яковлев платит наличными, да еще свежими, хрустящими романовскими кредитками (я специально взял романовские деньги — керенок у меня не было), а если быстро промчишь, то дает на водку — это было достаточно, чтобы мы нигде, никогда не получали отказа в квартирах и лучших тарантасах. Вот почему, несмотря на распутицу, на непролазную грязь, мы летели так, как ездили, вероятно, в старину фельдъегеря»{467}.

Чем-то жутким веет от этих строк Яковлева! Сибирские мужики за царские деньги делают все, чтобы выслужиться перед тем, кто ставит своей целью как можно быстрее доставить Царя на место его мученической гибели!

По воспоминаниям Яковлева, недалеко от Тюмени он встретил отряд Авдеева. Авдеев, по его поздним воспоминаниям, также уверяет, что ехал из Тобольска в Екатеринбург, якобы для того, чтобы добиться там «директив по вопросу об увозе бывшего Царя в такое место, где побег ему был бы невозможен».

Таким образом, получается, что Яковлев и Авдеев впервые встретились по дороге в Тобольск. Эту же версию можно прочесть и у других авторов. «По пути в Тюмень, — пишет М. А. Столяренко, — Авдеев встретил выгружавшуюся из эшелона кавалерийскую часть. Выяснилось, что отряд под командованием уполномоченного Всероссийского Центрального и Исполнительного Комитета В. В. Яковлева направлен в Тобольск, чтобы вывезти оттуда Романовых. В доказательство своих слов уполномоченный предъявил Авдееву мандат, подписанный председателем ВЦИК Я. М. Свердловым. Он показал также предписание Уральского Комитета партии, в котором говорилось, что красногвардейские отряды Хохрякова, Авдеева и Заславского отныне должны выполнять приказания Яковлева. Авдееву Яковлев предложил немедленно возвращаться в Тобольск»{468}.

Однако это не вяжется с теми же воспоминаниями Яковлева. По ним, Авдеев присутствовал на встрече Яковлева с Голощекиным и Дидковским в Екатеринбурге. «В заключение наших переговоров Дидковский заявил мне, что они посылают со мной своего нового представителя, «чтобы связать меня с находившимися в Тобольске уральцами». Я поглядел на стоящего подле Дидковского товарища с его лисьей вытянутой физиономией и сразу оценил, что в роли соглядатая за мной он будет для екатеринбуржцев неоценимым помощником. Мне представили товарища Авдеева»{469}.

Таким образом, получается, что Авдеев с самого начала был в подчинении у Яковлева. При этом Яковлев заявил Авдееву, что Император будет немедленно вывезен из Тобольска туда, куда ему будет указано Москвой по прямому проводу из Тобольска.

Далее в верстах 80–90 от Тобольска Яковлев нагнал еще один отряд Бусяцкого (в воспоминаниях Яковлева эта фамилия пишется как Гусяцкий), который также подчинил себе.

Наконец, 22 апреля 1918 года отряд Яковлева вошел в Тобольск, где ему предстояла нелегкая задача выполнить первую часть личного приказа Свердлова.

Таким образом, учитывая все вышеизложенное, можно сделать следующие выводы:

1) Вывоз Царской Семьи из Тобольска был инициирован определенными германскими кругами. В этом смысле следователь Соколов был прав, когда писал, что это немецкое намерение было вызвано не заботой о благополучии Царской Семьи, «а обслуживанием немецких интересов».

2) Свердлов и большевистское руководство в целом, не будучи в состоянии напрямую отказать немцам, было вынуждено согласиться на перевоз Царской Семьи в Москву или иное подконтрольное немцам место. Но Свердлов при этом имел свои собственные намерения в отношении Царской Семьи и, воспользовавшись германским указанием, решил перевезти Царскую Семью в подконтрольный именно ему город.

3) Яковлев выполнял особое задание Свердлова, состоящее в том, что он должен был, создав видимость отправки Царской Семьи в Москву, на самом деле перевезти ее в Екатеринбург и сдать местным властям. Таким образом, нельзя не признать, что следователь Соколов ошибался, когда считал, что «Яковлев пытался увезти Царскую Семью далее Екатеринбурга, выполняя возложенное на него поручение».

Вывоз из Тобольска Императора Николая II, Императрицы Александры Федоровны и Великой Княжны Марии Николаевны в Екатеринбург

Яковлев прибыл в Тобольск 22 апреля 1918 года. В тот же день о его приезде узнали Царская Семья и ее окружение. Государь записал в своем дневнике: «9 апреля. Понедельник. Узнали о приезде чрезвычайного уполномоченного Яковлева из Москвы; он поселился в Корниловском доме. Дети вообразили, что он сегодня придет делать обыск, и сожгли все письма, а Мария и Анастасия даже свои дневники»{470}.

Императрица Александра Федоровна, не называя фамилии Яковлева, пишет в дневнике за 9/22 апреля: «Жгла письма, приводила в порядок документы»{471}. А 10/23 апреля она писала в письме Вырубовой: «Новый комиссар из Москвы приехал, какой-то Яковлев. Ваши друзья сегодня с ним познакомятся»{472}.

А. А. Теглева в показаниях Соколову сообщала: «Первый комиссар, который появился у нас после большевистского переворота, был Яковлев. Его приезда ждали. Об этом говорили солдаты, ездившие зачем-то в Москву до приезда к нам Яковлева»{473}.

Полковник Е. С. Кобылинский: «Приехал комиссар Яковлев. Он прибыл в Тобольск 9 апреля вечером и остановился в Корниловском доме. Вместе с ним прибыл какой-то Авдеев (его помощник, как я его считал), телеграфист, через которого Яковлев сносился по телеграфу с Москвой и Екатеринбургом, и какой-то молоденький мальчишка.

Одет он был в матроску, а под ней вязаную фуфайку, черные суконные брюки и высокие сапоги. Он производит впечатление интеллигентного человека и, во всяком случае, если не вполне интеллигентного, то «бывалого» и долго жившего за границей»{474}.

Пьер Жильяр записал в свой дневник: «Понедельник, 22-го апреля. Московский комиссар