– Вот и давайте вернемся к настоящей проблеме, – перебила ее Гера. – К тебе.

Персефона бросила на нее яростный взгляд, стиснув челюсти.

– Если вы вернете меня моей матери, я стану настоящей проблемой, – заявила Персефона. – Я стану причиной ваших напастей, вашего отчаяния, вашего краха. Обещаю, вы отведаете моего яда.

Никто не рассмеялся. И не ответил ей. Вокруг была лишь тишина. Она взглянула на Аида, который прожигал ее взглядом. Она не чувствовала в нем разочарования, но он был на взводе. Собранный. Готовый действовать, если придется.

– Ты говоришь о том, что мы не должны делать, – произнес наконец Зевс. – Но что же тогда, по-твоему, мы должны? Когда весь мир страдает от бури, созданной твоей матерью?

– Разве это не вы всего несколько минут назад готовы были смотреть, как мир страдает? – спросила в ответ Персефона. Естественно, она этого не желала. Это было последнее, чего она хотела, но богиня весны чувствовала, что боги были в одном шаге от того, чтобы отправить ее обратно к матери, и Персефона не собиралась на это соглашаться. Она не откажется от Аида. И не откажется от мира – так или иначе.

– Ты предлагаешь, чтобы мы позволили этому продолжаться? – уточнила Гестия.

– Я предлагаю вам наказать источник бури, – ответила Персефона.

– Ты забываешь: никто не знает, где сейчас Деметра.

– А разве у вас нет всевидящего бога?

Раздался смех.

– Ты говоришь о Гелиосе, – ответила Артемида. – Но он не станет нам помогать. Он не станет помогать тебе, потому что ты любишь Аида, а Аид украл у него стадо.

И все же Персефона смотрела лишь на Зевса, несмотря на ответы других богов.

– Разве вы не царь богов? Разве Гелиос не явится сюда по вашему указу?

– Гелиос – бог солнца, – объяснила Гера. – Его роль важна – и она важнее, чем одержимая любовь младшей богини.

– Если он так велик, почему он не может побороть снежную бурю, что разоряет землю?

– Хватит! – голос Зевса отозвался эхом в зале. Его глаза сверкали, сосредоточившись на ней. Персефону охватила дрожь. Ей не понравился взгляд Аида, как и мысли, что, по всей видимости, крутились у него в голове. И все же когда Зевс заговорил, его слова ее порадовали.

– Ты дала нам много информации к размышлению, богиня. Мы отыщем Деметру – мы все будем ее искать. Если она связана с Триадой, заставим ее признать это и подвергнем наказанию. Тем не менее до этого момента я отложу решение по вашей свадьбе с Аидом еще на какое-то время.

Гера бросила на мужа гневный взгляд, очевидно неудовлетворенная его решением.

– Спасибо вам, лорд Зевс, – Персефона кивнула.

Ей были ненавистны эти слова, как и размышления о том, почему он так поступил. У нее появилось ощущение, что он надеялся как-то заслужить ее благосклонность.

Персефона перевела взгляд на Аида, а Зевс продолжил:

– Сегодня ночью мы попрощаемся с Тюхе.

Один за другим боги исчезли.

– До встречи, Сефи! – сказал Гермес.

Аид встал с трона, и, пока он шел к ней, Персефона заговорила:

– Прости. Я знаю, ты просил, чтобы я не показывалась, но я не могла. Ведь они…

Он прервал ее поцелуем – тот запечатал ей губы, и, отстранившись, Аид обхватил ладонями ее лицо.

– Ты была великолепна, – сказал он. – Правда.

У нее на глазах выступили слезы.

– Я думала, что они заберут меня у тебя.

– Никогда, – прошептал он и повторял это слово снова и снова, будто молитву – отчаянную просьбу, – пока она почти в нее не поверила.

Глава XXI

Прикосновение страха

Погребальный костер для Тюхе был прекрасен – алтарь из мрамора с позолотой, украшенный изумрудами и рубинами. На него уложили связки дров, а сверху – саму Тюхе. Ее лицо, руки и ноги в лунном свете казались совершенно белыми. Тело было завернуто в черный шелк. Волосы – полуночно-темные – свешивались с края алтаря.

Боги стояли полукругом в нескольких футах от погребального костра, а за ними собрались остальные обитатели Олимпа. Никто не произнес ни слова, пока Гефест не поджег дрова своей магией. Поначалу языки пламени были мелкими, но огонь быстро охватил все связки, и Персефона не могла отвести от него взгляда.

«Это сделала моя мать», – подумала она.

Глаза защипало от слез, когда воздух наполнился дымом. Пучки лаванды и розмарина должны были помочь скрыть запах, но не смогли перебить вонь горящей плоти. Рука Аида обхватила ее за талию.

– В смерти Тюхе нет твоей вины, – сказал он. Она почувствовала вибрацию его голоса у себя за спиной. Она не чувствовала себя виноватой, но задавалась вопросом: кто же станет следующим? Как скоро ее мать и Триада нанесут новый удар?

– Куда попадают боги, когда умирают? – спросила Персефона.

– Они приходят ко мне, лишенные магии, – ответил он. – И я наделяю их ролью в подземном царстве.

– Какого рода ролью?

Персефоне стало любопытно – с учетом сделок, что он заключал со смертными.

– Это зависит от того, с какими испытаниями они столкнулись, будучи богами. Тюхе, например, всегда хотела стать матерью. Так что я подарю ей детский сад.

В горле у Персефоны встал ком, и ей потребовалось несколько мгновений, чтобы его сглотнуть.

– А мы сможем с ней поговорить? О том, как она умерла?

Персефоне было неприятно это спрашивать, но все же ей хотелось узнать историю Тюхе, как и историю Гармонии.

– Не сразу, – ответил он. – Но в течение недели.

Персефону не радовала мысль попросить Тюхе заново пережить ее смерть, особенно когда та окажется в подземном царстве. Ведь это было место восстановления и исцеления. Но им не удастся побороть врага, если они не будут знать, с чем имеют дело.

Она не сводила взгляда с пламени, пожирающего богиню, пока то не угасло и на кострище не остались лишь ярко горящие угли.

* * *

Когда Персефона проснулась, было уже довольно поздно. Сквозь окна сочился мутный свет подземного царства. Она перевернулась и удивилась, увидев лежащего рядом с ней Аида.

– Ты проснулась, – тихо пробормотал он. Он лежал на боку с распущенными волосами и полуприкрытыми глазами.

– Да, – прошептала она. – А ты спал?

– Я уже давно проснулся.

Это значило «нет».

Аид провел пальцами по ее губам:

– Такое блаженство смотреть, как ты спишь.

На фоне происходящих событий Персефона почти забыла о своих кошмарах. С тех пор как Аид привел к ней Гипноса, они обходили ее стороной, хотя Персефона