она физически намного слабее тебя, изнасиловал её!

— Когда это произошло? — Я все ещё надеялся, что смогу доказать абсурдность этого обвинения.

— Сегодня, в девять часов тридцать минут утра!

Только тогда до меня дошло, что следователь имеет в виду ту самую незнакомку, которая попросила разрешения позвонить из моей квартиры.

— Прошу отметить, что, во-первых, ту женщину, которая сегодня, в девять часов тридцать минут утра, попросила разрешения позвонить по телефону в нашей квартире, до этого я никогда не видел. Во-вторых, я к ней даже не прикасался, а через две-три минуты, позвонив по телефону, она ушла и больше я с ней не общался…

— А она утверждает совершенно противоположное! — Истомин повысил голос.

— Требую очной ставки с этой обманщицей!

Наивный, я был твёрдо уверен, что меня просто берут на испуг и всё выяснится, стоит только мне взглянуть ей в глаза, я всё ещё не сомневался, что это какое-то нелепое недоразумение.

— Очной — так очной! — Истомин встал и открыл дверь: — Приведите потерпевшую Иванову.

Вскоре утренняя незнакомка сидела напротив меня, и нас разделял только письменный стол.

Эта женщина оказалась способной актрисой — натурально изображая безутешное горе и постоянно промокая глаза платочком, Иванова рассказала следующее:

— Сегодня утром я стояла на остановке, когда ко мне подошёл этот мужчина… — Она кивнула в мою сторону. — Назвался Виктором и сказал, что он художник. Сразу начал говорить, что никогда не видел такого красивого лица, с такими правильными пропорциями, как у меня. Потом предложил зайти к нему домой минут на пятнадцать, чтобы сделать с меня набросок… — Она вновь всхлипнула. — Я сначала отказывалась, но он был так настойчив и красноречив, что уговорил меня. Но как только мы вошли в комнату, он набросился на меня, стал целовать, тискать мою грудь. — Снова красноречивый всхлип. — Я сопротивлялась, просила оставить меня в покое, но он повалил меня на кровать. Я попыталась закричать, но он зажал мне рот рукой, а другой рукой задрал подол, сдвинул в сторону трусики и сунул в меня палец. Мне было неприятно, и я попыталась освободиться, но он оказался намного сильнее меня. Спустив брюки, он достал половой орган и резко вошёл внутрь меня…

— Что было потом? — лениво спросил Истомин, словно уже знал, что последует.

— Закончив свое чёрное дело, он убрал ладонь с моего рта, встал и помог мне подняться с кровати. Я поправила одежду и ушла.

— Вы можете подробно описать расположение мебели в комнате, а также одежду подозреваемого, в которой он был утром?

Очень подробно, не забывая постоянно всхлипывать, Иванова описала и расположение мебели, и одежду, в которой она меня видела утром.

Когда она закончила, я сказал:

— Эта гражданка нагло врёт, на самом деле всё было совсем не так, и я прошу занести мои слова в протокол, на самом деле было следующее…

И я рассказал, что было на самом деле. Протокол очной ставки Иванова подписала, не читая, а я сказал, что отказываюсь подписывать очевидную ложь.

— А это и не требуется, гражданин Доценко, я напишу, что вы отказываетесь от подписи…

Когда якобы пострадавшая вышла из кабинета, Истомин с усмешкой заметил:

— Как видишь, всё более чем серьёзно и твои дела совсем плохи…

— А экспертиза? Вы что, подрочите у меня, чтобы взять мою сперму и накапать в трусы вашей ментовской потаскухе?

Я так разозлился, что с большим трудом удерживался от того, чтобы не наброситься на этого хлыща.

— Ты зенками-то не сверкай! В твоей сперме нужды нет: документы экспертизы уже готовы, и у Ивановой, как и следовало ожидать, обнаружены следы твоей спермы, кроме того, и на твоих трусах найдены её следы! — Он нагло усмехнулся, глядя мне в глаза.

— Ну ты и подонок! И как такую сволочь земля только носит?

Не знаю, как вас, уважаемый Читатель, но меня подобные оскорбления серьёзно задели бы, а с него как с гуся вода…

— А ты как думал? Ты порочишь советский строй, а тебя за это мы должны по головке гладить? Откажешься с нами сотрудничать — сядешь за решётку и сгниёшь в тюрьме!

Этот холёный, напыщенный хлыщ настолько вывел меня из себя, что я уже не мог сдерживаться.

— И не надейся, мразь, я ещё поссать успею на твою могилу! — со злостью воскликнул я.

На этот раз не выдержал Истомин.

— Что ж, сам напросился! — со злостью процедил он сквозь зубы, подошел к двери и кого-то позвал.

Буквально через минуту в комнату ввалились трое здоровяков, в Бутырской тюрьме их с большим чувством юмора называли «Весёлые мальчики». Ни слова не говоря, они очень профессионально принялись молотить меня по корпусу. Несколько минут я стоически выдерживал их удары, но понял, что они запросто могут отбить все мои внутренние органы.

Что оставалось делать? Согласиться на условия этого подонка и навсегда перестать уважать себя? Никогда! Самое время разыграть какую-нибудь сцену, опасную для моих мучителей. Я прикусил губу, поднакопил во рту крови и, картинно ойкнув, упал навзничь, сделав вид, что потерял сознание, и принялся пускать кровавые пузыри изо рта.

— Пока хватит! — напуганно приказал Истомин. — Кажется, перестарались… Он не окочурится здесь? — В его голосе слышалась явная тревога.

— Не беспокойтесь, выживет, хотя и будет харкать кровью, — с усмешкой заметил один из них.

— Отвезите его в КПЗ!

Следующий эпизод я не описал в книге «Отца Бешеного», потому что во время написании той книги он показался мне малозначительным, но для этой…

Не успели «Весёлые мальчики» подхватить меня под белы ручки, как в комнату заглянул дежурный офицер:

— Товарищ следователь, вас к телефону! Срочно!

— Мы поехали? — спросил один из «Весёлых мальчиков».

— Нет, подождите…

Истомин вернулся довольно скоро, и я всё ещё находился «без сознания».

— Везите его на Петровку! — В голосе Истомина слышалась некая озабоченность. — Только приведите его в чувство… в машине!

— Может, ещё подмолодить? — осклабился один из них.

— Ни в коем случае! — запретил следователь. — С ним хочет побеседовать кто-то оттуда…

Даже с закрытыми глазами я догадался, что Истомин указал наверх.

«Интересно, кто затребовал меня?» — подумал я про себя, но развивать эту идею было некогда: требовалось доиграть роль человека, потерявшего сознание…

В машине мне сунули под нос флакон нашатырного спирта, и я, выдержав небольшую паузу, открыл глаза, пытаясь удобнее расположить руки, закованные в ментовские «браслеты»:

— Где я? Кто вы?

— Перед вратами ада! — пошутил один из сопровождающих.

— А мы — архангелы! — подхватил другой, и все громко, по-лошадиному заржали.

— Ну, очень смешно! — ехидно заметил я. — А вы не боитесь сами предстать перед переправой