Бога и Церковь о мире!” Услышав сие, стражники пришли в замешательство. Они схватили пленника, оттащили его от церковной паперти, вернули в башню, в коей он пребывал, и стали охранять его с большим усердием, чем раньше. Они винили в случившемся королеву, говоря, что все это произошло по ее совету. Узнав об этом, король Англии велел отправить епископа в Шинон, чтобы там его стерегли с еще большим вниманием». Видимо, после этой неудачи Элеонора вернулась в Фонтевро.

В сентябре 1198 г. в аббатство дошли вести о сокрушительной победе Ричарда при Жизоре, когда тот понесся на врага, «подобно разъяренному льву, голодному и преследующему свою добычу». Мост у ворот замка под обратившимися в бегство французскими рыцарями рухнул; что при этом произошло – все мы с детства знаем из фильма о Ледовом побоище, однако Филиппу повезло – его, еле живого, все же вытащили из воды (20 рыцарей утонули, троих из выползших на берег пленил лично Ричард). Из страха перед Ричардом Филипп даже не решился остаться за стенами могучего Жизора, но скакал прочь без оглядки. В английском плену остались 130 французских рыцарей[101]. После еще одного поражения, под Верноном, оставался лишь постыдный и унизительный мир, по которому Филипп отказывался от всех завоеваний, прося только оставить ему Жизор как брачный подарок сыну в приданое за внучкой Элеоноры – Бланкой Кастильской, которую ему сватали. Королей активно принялась мирить Церковь с прицелом отправить их вместе в очередной Крестовый поход – но Ричард на себе познал все ее плутни, когда его бросили без защиты, поэтому его нелегко было вновь совратить на что-то подобное. Да и с Филиппом – какие могли быть общие дела? Ричард по-прежнему мечтал только об одном – раздавить гадину, от которой он не ждал ничего хорошего – и в принципе был прав. Умирая, он признался исповедовавшему его капеллану аббату Мелону Пенскому, что 7 лет не причащался Св. Христовых Таин – потому что ненавидел короля Филиппа, а с нечистым сердцем как он мог принять Тело и Кровь Христову? Кстати, еще одна показательная черта, для читателя, возможно, довольно неожиданная. Свирепый воин, бражник, женолюб, балагур, чьи шутки зачастую отдавали богохульством – оказывается, был христианином более, чем многие «святые» отцы… Даже перед смертью он отказался причаститься, сказав, что за свои грехи отдает свою душу для мук в Чистилище вплоть до Страшного суда.

Очередная запланированная война с французским королем требовала денег. Изыскивая фонды, Ричард вспомнил о том, что лиможский виконт Адемар V некогда присвоил сокровища его отца, Генриха II[102]. Прознав, что виконт скрывается в замке Шалю, Ричард по весне повел туда свои войска и осадил замок. Виконт успел бежать, переодевшись в женское платье, но король этого не узнал. Началась осада, инженеры Ричарда рыли подкопы. Вечером 26 марта 1199 г., обходя замок в поисках наиболее благоприятного места для штурма, король Англии, будучи без «серьезных» доспехов, был ранен арбалетным «болтом», выпущенным то ли Бертраном де Гудруном, то ли Пьером Базилем – источники по-разному именуют человека, оборвавшего жизнь величайшего короля[103]. «Муравей победил льва!» – горестно записал хронист… «Болт» вошел глубоко (надо представлять себе мощь средневекового арбалета!) [104], примерно на 6 дюймов; куда – тоже нет однозначного ответа. Обычно говорят, в плечо или руку, реже – спину, но так, что наконечник «болта» крепко застрял в кости (возможно, в позвоночнике) и обломился, когда король выдернул «болт».

Король молча ушел в свою палатку, куда срочно прибыл войсковой хирург, сделавший операцию. Извлек ли он наконечник, или часть его так и осталась в ране – это тоже доподлинно неизвестно. Роджер Хауденский пишет: «Ричард вверил себя рукам врача, служившего у Меркадье (начальника гасконских наемников Ричарда. – Е. С.), но при первой попытке извлечь железо тот вытащил только деревянную стрелу, а острие осталось в теле; оно вышло только при случайном ударе по руке короля». Вскоре короля охватил жар, потом началось заражение крови, стала развиваться гангрена; пошел слух, что стрела отравлена, однако дело, скорее всего, заключалось в обычной антисанитарии, а до открытия антибиотиков было еще очень долго. Разъяренные болезнью короля (а тогда еще оставалась хоть какая-то надежда), его соратники взяли замок и притащили злосчастного стрелка к одру Ричарда. Тот, понимая, что угасает, простил своего убийцу, похвалил – в свойственной только ему манере – за меткий выстрел и пожаловал сто солидов. Друзей своих он просил отпустить его с миром, что те пообещали, но, разумеется, не сделали – как только Ричард умер, с него содрали кожу с живого, а потом повесили. Пока же он послал за матерью.

Битва при Жизоре. Средневековая книжная миниатюра

Бывают дни, когда мир становится черно-белым. Иногда – очень надолго, чаще всего – навсегда. Таким стал для Элеоноры один из дней начала апреля, когда ей в Фонтевро принесли злую весть. Она спешно собралась и, вероятнее всего, отплыла по реке Вьенне, чтобы 6 апреля прибыть к умиравшему сыну; ее сопровождал аббат Тюрпена Лука. Ричард словно держался до ее приезда, чтобы, огласив свою последнюю волю о своем погребении (по Роджеру Хауденскому, «умирающий король распорядился, чтобы мозг, кровь и внутренности его были похоронены в Шарру, сердце – в Руане, тело же – в Фонтевро, у ног отца»[105]) и о назначении преемником брата Иоанна[106], умереть на ее руках на исходе дня. Опираясь на ошибочные данные Лионеля Ландона, автора «Итинерария Ричарда I», некоторые «историки» доныне утверждают, что Элеонора опоздала к сыну, однако это опровергается хартией самой королевы от 21 апреля 1199 г., где говорится (пер. с англ. – Е. С.): «Также да будет всем известно, что мы пребывали при смерти вышеупомянутого сына-короля, который возложил на нас (после Бога) полное доверие, чтобы мы с материнской преданностью сделали все возможное для упокоения его души и всего прочего. Таким образом, мы даем это пожертвование сверх всего прочего церкви святой Марии в Тюрпене, потому что наш возлюбленный Лука, аббат Тюрпенский, был с нами во время болезни и погребения нашего возлюбленнейшего сына-короля и потрудился на траурной церемонии более всех монахов».

Ранение Ричарда Львиное Сердце. Гравюра начала XX в.

Ни к чему писательски или эмоционально спекулировать на горе старой королевы, рыдающей над телом любимого сына, все и так предельно ясно. Если так когда-то, у нее на руках, умирал и ее первый возлюбленный с тем