которые хотели восстановить изучение математики как культурного достояния и в качестве средства не только интеллектуального, но и духовного развития. Что их объединяет, так это их вера в эпистемологический примат астрономии и в функцию науки как подготовки к богословию, ведущей к познанию Творца через изучение Его творения, к видению Высшего существа через углубление в причины сущностей (λόγοι τῶν ὄντων), в виде чистого интеллекта, через подъем по лестнице, ведущей от материального к нематериальному. Их отношение к астрологии разнообразно: от обычного недоверия у Пахимера, осторожности у Иосифа, покровительства у Метохита до необузданного энтузиазма у автора «Гермиппа». Но те, кто недоверчив и равнодушен, не обсуждают влияние звезд на материальный мир, а энтузиасты выступают за признание более широкого влияния — таким образом, существует научный консенсус, который никто не хочет нарушать, давая предлог клеветникам из числа духовенства. Энтузиасты знают аргументы Мануила и восхищаются ими, но избегают повторения скандала, который он породил, вызвав гневную реакцию Глики. Несомненно, было необходимо обосновать несколько гороскопов, составленных по политическим причинам (можно вспомнить Андроника ΙΙ) или по медицинским соображениям (как в случае с Иоанном Захарией), но апология астрологии в «Гермиппе» соответствует менее конкретному и более амбициозному видению. «Гермипп» вписывается в программу литературного образования посредством «сократовских» диалогов, разработанных с целью представить астрологию как кульминацию нравственного, физического и интеллектуального воспитания, как высшую науку, которая выполняет функции всех других наук, как физических, так и математических, ибо она занимается симпатическими связями, соединяющими небесные высоты с земным низом Вселенной: это по преимуществу космологическая наука, так как ее дело, прежде всего, — объяснение одушевляющих принципов (λόγοι) космоса. Автор диалогов делает астрологию представительницей всей науки перед лицом невежества тех, кто считает, что может обойтись без нее, неких невежд, которые не названы по имени, но в которых можно опознать монахов того времени. Хотя эта реклама астрологии беспокоила других астрономов из данной группы, они не возражали, предположительно потому, что чувствовали себя ближе к своим собратьям, чем к монахам. Сами монахи прекрасно понимали, что астрология находится в центре научного наступления на чистую аскетику: как мы видели, именно претензии астрологов на универсальное знание Григорий Палама берет в качестве отправной точки для своей защиты исихазма, который в конечном итоге будет интегрирован в православие. На самом деле он начинает с отказа от философского образования, которое, по словам его энкомиаста, принесло ему похвалу Метохита[748].

Итак, проблема здесь больше не в практике гороскопов и даже не в нечестии астрального фатализма, а в более широком спектре аргументов в пользу астрологии. Как для монахов, так и для астрологов эта наука означала не только поиск Творца посредством изучения творения, но и стремление отдать предпочтение этому научному пути в ущерб аскезе. Именно она подчеркивает взаимоисключение обоих подходов, один из которых стремится вернуться к источнику света, созданному путем отделения разума от тела, в то время как другой ищет видение нетварного света посредством медитации внутри человеческого тела. Иными словами, это научный путь, ведущий разумную душу к Богу посредством вселенской симпатии, которая есть космическая душа; а аскетический подход, который отрицает существование любой промежуточной души[749], ведет всю человеческую личность: душу, дух и тело, к лицам Троицы, оставляя в стороне остальную часть творения. Таким образом, что триумф исихазма указывает на умирание византийской культуры, — это не смерть астрологии, а окончательное подавление в православии того научного идеала, который защищали астрологи.

Тем не менее нельзя недооценивать рост этого идеала, особенно благодаря возрождению астрономии в начале XIV в.: этот феномен тем примечательней, что в XIII в. ситуация была для нее никак не благоприятной. Ни политический и культурный откат после 1204 г., ни возвращение после 1261 г. к официальной культуре XII в. не способствовали развитию математических или оккультных наук. Антилатинская реакция, возникшая в 1282 г. после отказа от Лионской унии, только усилила преобладание риторики, не говоря уже о религиозном традиционализме. Тем не менее ученые, собравшиеся вокруг Андроника ΙΙ, были недовольны этим: восстановление «национального» наследия, которого требовала международная ситуация, привело их к новому открытию и переоценке философского и научного багажа, унаследованного от Античности; в то же время во все более сокращающейся, разделенной и обнищавшей империи модель созерцательной жизни, направленной на интеллектуальное углубление в универсальные причины, привлекала ученых, испытывающих разочарование в общественной жизни, но не удовлетворенных жизнью в подвиге и молитве. Поразительно то, что они хотели дополнить аскетику не литературным, а научным образованием, и что той наукой, которую они предложили в качестве альтернативы аскезе, была астрология. Такого не было даже в Античности.

Православие монахов всегда было сильнее православия астрологов. Что примечательно в XIV в., так это не то поражение, которое последнее в конечном итоге потерпело, а тот вызов, который оно бросило первому. Поскольку этот вызов стал причиной исихастских споров, можно даже утверждать, что именно православие астрологов подтолкнуло православие монахов к самоопределению.

Библиография

I. Источники

ABU MA’SHAR, ed. D. PINGREE, The Thousands of Abu Ma’shar, London 1968.

ABU MA’SHAR, Nativitates, ed. D. PINGREE, Albumasaris de revolutionibus nativitatum, Leipzig 1968.

ABU MA’SHAR, Liber religionum et dynastiarum, ed. transl. К. YAMAMOTO — С. BURNETT, Abu Ma’sor on Historical Astrology, The Book of Religions and Dynasties, 2 vol., Leyden 2000.

AGATHIAS, Historiae, ed. R. KEYDELL, Agathiae Myrinaei historiarum libri quinque, CFHB 2, Berlin 1967.

ALLARD Α., Le premier traité byzantin de calcul indien: classement des manuscrits etédition critique du texte, Revue d’histoire des textes 7, 1977, p. 57–107.

ALLARD Α., Les scolies aux Arithmétiques de Diophante d’Alexandrie dans le Matritensis Bibl. Nat. 4678 et les Vaticani gr. 191 et 304, Byzantion 53, 1983, p. 664–760.

ANANIA ŠIRAKAC’I, Autobiographia, transl. H. BERBÉRIAN, Autobiographie d’Anania Širakac’i, Revue des études arméniennes, n.s. 1, 1964, p. 189–202.

Anecdota Atheniensia, ed. A. DELATTE, 2 vol., Liège — Paris 1939.

ANGÉLIDI С. ed. transl., Un texte patriographique et édifiant: le «Discours narratif’ sur les Hodègoi», REB 52, 1994, p. 113–149.

ARETHAS CAESARENSIS, ed. L. WESTERINK, Arethae archiepiscopi Caesarensis scripta minora, 2 vol., Leipzig 1968–1972.

Anonymi logica et quadrivium cum scholiis antiquis, ed. J. L. HEIBERG, Det Kgl. Danske Videnskabernes Selskab. Historisk-filologiske Meddelelser 15, 1, København 1929.

Anonymi Miscellanea Philosophica. A Miscellany in the Tradition of Michael Psellos, ed. I. M. PONTIKOS, Corpus Philosophorum Medii Aevi, Philosophi Byzantini 6, Athens