и гендерные границы. Их сторонники придерживались более широкого транснационального видения. Самое главное, «Исламское государство» было более злокачественным. Это была более жестокая, более разрушительная форма жертвенного насилия. Очень радикальный характер «Исламского государства», возможно, сдерживал численность группировки. Тем не менее, они были смертоносны и жизнестойки.

Наиболее опасное влияние «Исламское государство» оказало на экстремизм. Их присутствие радикализировало «Талибан». Начиная с 2015 года бойцы, разделяющие идеи «Исламского государства» и недовольные агрессивностью «Талибана», переходили на сторону «Исламского государства». Члены Шуры Кветты считали, что это происходит потому, что «Талибан» дистанцировался от «Аль-Каиды» и других радикальных групп. Они считали, что, проявляя умеренность с 2007 года, они поставили движение в невыгодное положение. Это было похоже на свободную рыночную конкуренцию в терроре. Теперь у «Талибана» появился конкурент. Покупатели могли выбирать между товарами. Талибан должен был сделать свой товар привлекательным для как можно большего числа покупателей, привлечь экстремистских боевиков, а не умерить или маргинализировать их. Как следствие, Шура Кветты усилила поддержку Аль-Каиды и атак смертников.

Аль-Каида была слабее, чем десять лет назад. Удары беспилотников Обамы и смерть бин Ладена нанесли ущерб организации, которая, вероятно, сократилась до сотен человек в Афганистане и Пакистане. Исламское государство было намного крупнее и мощнее. Айман аль-Завахири, стареющий лидер «Аль-Каиды», скрывался в Пакистане вместе с различными коллегами. 30‑летний сын бен Ладена, Хамза бен Ладен, пытался стать новым лицом «Аль-Каиды», пока удар беспилотника не убил его в Кунаре где-то между 2017 и 2019 годами.

Тем не менее, «Аль-Каида» выжила, планируя когда-нибудь возобновить атаки на Соединенные Штаты. Международное финансирование позволило им помогать талибам. Несколько ячеек продолжали существовать в Кунаре и Нуристане. Более крупные ответвления были в Газни и на юге Афганистана. В 2015 году начальник полиции Кандагара Абдул Раззик и американские силы специальных операций провели рейд по одному из их тренировочных лагерей в пустыне на юге Кандагара, где десятки человек внедрились в ряды талибов. Более мелкие филиалы укоренились в Бадахшане, Кундузе, Логаре, Нангархаре и Пактии. В общей сложности в Афганистане, вероятно, проживало от 400 до 600 боевиков «Аль-Каиды».

Существуют истории о том, что в последний год своей жизни Мансур советовал Шуре Кветты, что Талибан должен еще больше дистанцироваться от Аль-Каиды. Он рассматривал эти отношения как препятствие для мирных переговоров и отношений с международным сообществом. Хайбатулла придерживался другого курса. Представители Хайбатуллы говорили афганским борцам за мир, что талибам нужны союзники, и что если это исламская война и Аль-Каида борется за ислам, то отказ от них приведет к делегитимизации движения Талибан.

Несколько высокопоставленных командиров «Талибана» сотрудничали с террористической организацией в такой степени, которая не наблюдалась со времен муллы Дадуллы.

Хайбатулла поощрял экстремальные способы ведения боевых действий. Он отличался от муллы Омара как религиозной подготовкой, так и готовностью принять самые радикальные методы. Он был более идеологизированным, даже доктринерским. Он верил в мученичество и террористов-смертников. В 2008 году, консультируя муллу Омара, он утверждал, что ислам оправдывает более широкое использование террористов-смертников. Амир Хан Мотаки, один из главных помощников Хайбатуллы, объяснил мне в 2019 году: «Смертники для нас очень дешевы. Всего несколько смертников срывают все силы, расходы и технологии Соединенных Штатов».

С благословения Хайбатуллы его собственный 23‑летний сын обучался на террориста-смертника. В 2017 году его сын взорвал себя в заминированном автомобиле во время нападения в Гильменде, записав видео перед тем, как отправиться на задание. Хотя слухи шептали, что молодой человек на самом деле был приемным, ни один другой афганский лидер не убивал сына, приемного или иного. Этот поступок был знаком преданности, который, по разным данным, принес Хайбатулле популярность. По словам религиозного деятеля Талибана Маулави Мохаммеда Нура, Хайбатулла сделал это «как сигнал, чтобы показать, что он серьезно настроен на введение ислама и исламского закона. Он хочет, чтобы люди знали, что он поддерживает суровые наказания, что женщин заставят покрываться и ходить в раздельные школы. Он хочет показать, как он настроен на то, что Афганистан будет управляться исключительно по исламским законам».

Этот акт также свидетельствовал о том, что ценности талибов меняются. Традиционно сыновей нужно было беречь, а не отбрасывать без необходимости. В племенной культуре честь требовала сражения и возможной смерти, но не прямого самоубийства. Такое самопожертвование причиняло бессмысленный вред семье и ее выживанию. Лидер «Талибана» никогда не одобрял самоубийства в такой форме. Тем самым Хайбатулла доказал, что разделяет жертвенность других афганских семей смертников, и подал пример другим. Взрывы смертников и терроризм в Афганистане постепенно стали частью того, что означало быть талибом. В одной из встреч Абдул Салам Заеф признался мне, что терроризм смертников — это устойчивая идея талибов, которая может стать «проблемой», если талибы выиграют войну, что означает, что эта практика обрела самостоятельную жизнь.

В Кабуле и внутри правительства распространялось разочарование. Бесконечные жертвы обрушились на правительство и его сторонников. В неделю погибало более 100 солдат и полицейских. В 2018 году 282 000 афганцев покинули свои дома, чтобы укрыться в городах. Саад Мохсени, владелец влиятельного телеканала Tolo Television, заметил: «Люди начинают думать, что им нужен Талибан, чтобы спасти их от насилия. Афганцы как бы сдаются». Марьям Дуррани, член совета провинции Кандагар, опросила 17–18‑летних девушек в шести средних школах Кандагара о том, должны ли Соединенные Штаты покинуть Афганистан. «Большинство ответило, что Соединенные Штаты должны уйти», — обнаружила она. «Тогда, по их мнению, война закончится». Профессор Файз Мохаммед Заланд из Кабульского университета объяснил: «Каждый день гибнет так много солдат и полицейских, что люди хотят мира». Сам Заланд считает, что война перестала отвечать интересам афганцев. «Воспользуйтесь шансом на мир с талибами», — умолял он меня. «Все смерти закончатся. Война продолжает убивать людей. Что бы ни пришло с талибами, это будет не так уж плохо. Риск нападения на Америку очень мал». Почему сотни афганцев должны умирать каждую неделю из-за того, что 2000 американцев погибли 11 сентября?»

Опрос правительства США, проведенный в сентябре 2018 года, отразил впечатление Заланда. Только 55 % поддерживают присутствие американских войск в Афганистане, что ниже, чем в 2008 году, когда около 90 % афганцев поддерживали присутствие США. Те, кто выступал против присутствия США, в основном считали, что американские войска больше не помогают обеспечению безопасности. Почти половина всех респондентов считает, что война Талибана против присутствия США была законной.

Годы войны по-разному повлияли на разных афганцев, в том числе и на женщин. По мере усиления влияния талибов элитные афганские женщины становились все более решительными. «Я боюсь, что талибы вернутся снова», — говорит депутат парламента