Тогда Скоропадский проявил инициативу в другом направлении: выдал универсал на огромные имения любимцу Петра Меншикову и отказался от денег, которые из Москвы были присланы в Гетманскую казну за постой и содержание русского войска за один год.

В результате Москва вообще перестала присылать деньги за постой войск, а Меншиков, которому полученные имения очень понравились, пошел их «округлять», увеличивши в несколько раз, и самовольно захватил то, что хотел. Скоропадский пожаловался Петру, который, разобрав дело, расправился с Меншиковым дубинкой, а захваченные земли приказал вернуть в распоряжение Гетмана. Но за это Скоропадский в лице всемогущего Меншикова нажил лютого врага, который старался при каждом возможном случае причинить неприятность и Скоропадскому лично, и управляемому им краю.

Тотчас же после ссоры с Меншиковым из Петербурга начали поступать приказы о посылке казаков на работы и в походы. В 1716 г. несколько тысяч казаков под командой Генер. хорунжего Сулимы были отправлены на рытье канала Волга-Дон; в 1720 г. 12 тысяч на работы на Ладожский канал и 5 000 на постройку Киевской крепости; в 1721 г. 10 000 в поход на Персию — Индию; в 1722 еще 10 000 в Ладогу. Работы эти были очень тяжелы и изнурительны; казаков косили болезни, и значительная часть их погибла на этих работах. Сохранились сведения, что только в 1721 г. на работах Ладожского канала умерло 2461 человек. За остальные годы сведений нет.

Были ли эти посылки результат интриг Меншикова или общей политики Петра, утверждать нельзя. Вернее всего, и одно, и другое. Население же от этого страдало и изнемогало под тяжестью этих «натуральных повинностей», от которых, разумеется, не были избавлены и другие территории Российской империи. Только там они имели другие формы, ибо там не было территориального войска, как на Украине, а население давало солдат в регулярную армию, неся при этом немало и других повинностей, в том числе выполняя и такие работы, на которые посылались казаки.

С другой стороны, население немало терпело и от старшины, быстро превращавшейся в строгих помещиков, с которыми не мог совладать безвольный гетман. Находившийся при гетмане Протасьев в своем рапорте за 1720 год пишет: «В Малороссии самые последние чиновники добывают себе богатство от налогов, грабежа и винной торговли. Если кого определит гетман сотником, хотя из самых беднейших и слуг своих, то через один или два года явится у него двор, шинки, грунты, мельницы и всякие стада и домовые пожитки». Надо полагать, что подобные рапорты Протасьев подавал и раньше, ибо в архивах еще за 1715 год сохранился приказ ему Петра «строго смотреть за полковниками, чтобы они не обременяли народ взятками и разными налогами». А в 1722 году в инструкции Вельяминову, сменившему Протасьева, Петр (в § 4) пишет: «препятствовать, с гетманского совета, Генеральной Старшине и полковникам изнурятъ работой казаков и посполитых людей».

Как видно из приведенных выше документов, оспаривать достоверность которых невозможно, защитником народа от притеснении его высших классов являлся Петр.

Этот неоспоримый исторический факт находится в противоречии с утверждениями сепаратистической «исторической школы» о том, что Россия вообще угнетала весь украинский народ, а Петр был его «катом» (палачом). На самом же деле «катами», как говорят документы, были, или пытались быть, свои же украинцы — старшина, а защитником от них был «москаль» — Петр.

Это не значит вовсе, что жизнь населения Левобережья в эпоху Петра была легкой и она не ощущала на себе его тяжелой руки. Но если ту глубокую ломку всех сторон жизни, которую вызвали Петровские реформы, сравнить на Левобережьи и в остальной России, то нельзя не признать, что в Великороссии она была гораздо глубже, резче и болезненнее, чем на Украине.

Бесчисленные казни стрельцов, жестокие расправы со староверами, изменение летоисчисления (не от сотворения мира, а от Рождества Христова), введение гражданского алфавита вместо церковно-славянского, насильственная ломка семейного быта, изменение древней одежды на «немецкую», принудительное бритье бород, лишение боярства и дворянства прежнего влияния и значения и их пожизненная принудительная служба государству и много других насильственных мероприятий Петра испытала на себе Великороссия.

На Украине же за этот самый период ломки жизни и быта почти не было. Веками установившиеся обычаи никто насильственно не менял: усы, чубы с «оселедцем» остались в неприкосновенности и никто на них не посягал, как на великорусские бороды; пышные одежды старшин никто не перекраивал на «немецкий» лад; детей старшины не забирали принудительно для обучения и на царскую службу, а их чванливых жен и дочерей не заставляли проводить время на «ассамблеях», с пьяными иностранными матросами. Администрация оставалась такой же, какой она установилась во времена Хмельницкого, когда старшина, имевшая при поляках юрисдикцию только над весьма ограниченным числом реестровых казаков, распространила ее на все население, заменив собою и гражданские суды, и всех остальных представителей власти.

Полковники и сотники совмещали в себе всю власть, подобно военным комендантам нынешнего времени на территориях военных действий. Совмещение это давало возможность к разным злоупотреблениям, с которыми Петр повел борьбу со свойственной ему твердостью, имея в виду интересы государства и самого населения и не считаясь с немалыми ограничениями самоволия и самоуправства старшины, называвшей это своеволие «вольностью казацкой».

Он назначил к гетману комиссара, который, не стесняясь, вмешивался во все дела, вызывая этим неудовольствие старшины, с одной стороны, и частые выговоры гетману из Петербурга, с другой.

В архивах сохранилось немало любопытных документов, относящихся к этому вопросу. Так, в 1719 году Петр делает строгий выговор Скоропадскому за самовольную раздачу земель; в 1720 г. — за медлительность в исполнении распоряжений; в 1721 г. за беспорядки в гетманской канцелярии, где его канцеляристы все решают сами, не спросясь гетмана, и даже «прикладывают гетманскую печать»; в том же 1721 г. — за попустительство старшине, неправедно накладывающей разные повинности на казаков и посполитых.

Но в то же время Петр строго оберегал авторитет гетмана и безжалостно наказывал всякие проявления к нему или его приятелям неуважения, не только украинцами, но и великороссами.

Так, например, сохранилось дело о том, как в 1712 году воевода калужский Зыбин при проезде через Калугу посланца Скоропадского Константина Гееваровского не дал ему подвод и «непристойно говорил о гетмане». За это Петр приказал сместить Зыбина, лишить его всего имения и послать его к Скоропадскому «головой» (т. е. «выдать головой» — на милость или немилость Скоропадского). Как решил Скоропадский, сведений об этом нет. (Кол. Архив. Малоросс, дела. 1712 год № 26).

Когда же гетман приезжал в Москву или Петербург, ему оказывали знаки особого внимания. В сохранившемся дневнике сопровождавшего гетмана в поездках канцеляриста Ханенка описывается, как в 1722 г. во время торжеств по случаю заключения Ништадтского мира и провозглашения Российской империи «карете Гетмана было дозволено подъезжать к придворному крыльцу. Гетманше Императрица пожаловала свой портрет; в Сенате Гетман сидел между Канцлером и Генерал-Адмиралом; а за столом рядом с Государем».