Шрифт:
Закладка:
– А что творится с Гедвигой, – прервала Юлия речь советницы Бенцон, – я не знаю, что за злая, что за враждебная сила хочет оторвать ее от сердца моего, о да, и хочет бросить меня в борьбу с ужасным недугом, который свирепствует в ее душе! Да, недугом называю я это состояние, против которого бедняжка бессильна. Когда она вчера мгновенно отвернулась от принца, когда она меня ласкала, обнимала, я вдруг ощутила, что от нее так и пышет лихорадочным жаром. И к тому же еще эти танцы, ужасные танцы! Ты знаешь, матушка, как я ненавижу танцы, в которых мужчинам дозволено заключать нас в объятья. Мне кажется, что нас вынуждают расстаться в этот миг со всем, чего требуют нравственность и приличие, чтобы мужчинам предоставить перевес, который, по крайней мере самым чувствительным из них, отнюдь не доставляет радости. И вот Гедвига, которая не в силах была прервать этот полуденный танец, который казался мне отвратительным, с таким увлечением танцует его, хотя истинно дьявольское злорадство сверкало в глазах принца!
– Дурочка, – сказала Бенцон, – чего ты только не вообразишь! И все-таки! Я не могу порицать твои убеждения, оберегай их, но не будь несправедлива по отношению к Гедвиге, вообще лучше не думай больше о том, что происходит с ней и с принцем, выкинь это из головы! Если хочешь, я позабочусь о том, чтобы ты некоторое время не видела ни Гедвигу, ни принца. Нет, твой покой не должен быть нарушен, милое мое, дорогое мое дитя! Прильни к сердцу моему! – И Бенцон обняла Юлию со всей материнской нежностью.
– А что, если, – продолжала Юлия, прижав свое пылающее лицо к груди матери, – от этой ужасной тревоги, которая охватила меня, и произошли те странные фантазии, которые меня совсем расстроили?
– Что же это за такие фантазии? – спросила Бенцон.
– Мне казалось, – продолжала Юлия, – мне казалось, что я блуждаю в волшебном саду, в котором среди густого темного кустарника там и сям цвели ночные фиалки и розы, расточая в воздухе сладостный аромат. Волшебное мерцание, подобное лунному свету, преображалось в музыку и напевы, – когда оно золотым лучом прикасалось к деревьям и цветам, они трепетали от восторга, и кусты шелестели, и ручьи шептали и вздыхали тихо и горестно. Но тут, однако, я заметила, что я сама – та песня, которая звучит в саду, и так же как тускнеет блеск звуков, так и я сама должна погибнуть в болезненной печали! Но вдруг кроткий голос произнес: «Нет! Звук – это блаженство, а вовсе не гибель, и я держу тебя крепко, держу тебя сильными руками, – и в твоем существе покоится мой напев, а ведь он вечен, словно страстная тоска!» Это был Крейслер, который стоял передо мной и говорил эти слова. Небесное чувство утешения и надежды охватило мою душу, и я сама не знаю – я говорю тебе все, матушка, – да, я сама не знаю, как случилось, что я упала на грудь Крейслеру. И тут внезапно я ощутила, как меня крепко обвили железные руки и ужасный насмешливый голос возвестил: «Что ты противишься, жалкая, ты ведь уже убита и отныне должна быть моей». Это был принц, который крепко держал меня. С громким криком ужаса я проснулась, накинула ночное платье и, подбежав к окну, распахнула его, так как в комнате было душно. Вдалеке я увидела человека, который сквозь подзорную трубу смотрел на окна замка, потом, однако, побежал по аллее странным, я бы сказала, пожалуй, дурашливым образом, скача то туда, то сюда и выделывая при этом всякие антраша и прочие театральные балетные па, загребая в воздухе руками и, как мне казалось, громко при этом подпевая. Я узнала Крейслера, и, хотя я вынуждена была рассмеяться от души, мне показалось все же, что он – благодетельный дух, который оградит меня от принца. И вот я поняла наконец, что передо мной раскрылась внутренняя сущность Крейслера, что я впервые вижу теперь, как его лукавый, едкий юмор, который нередко кое-кого уязвлял, исходит из вернейшей и прекраснейшей души! Я могла бы побежать вниз, в парк, я могла бы пожаловаться Крейслеру на это страшное дикое сновидение!
– Это, – серьезно сказала Бенцон, – это преглупое сновидение, а эпилог еще глупее! Тебе нужен покой, Юлия, легкая утренняя дрема будет тебе полезна, да и мне следовало бы поспать еще несколько часов.
С этими словами Бенцон покинула комнату, а Юлия так и поступила, как ей было велено.
Когда она проснулась, солнце полудня сияло сквозь окно и сильное благоухание ночных фиалок и роз струилось по комнате. «Что это, – воскликнула Юлия, исполненная изумления, – что это! Разве это сон наяву?» Но когда она огляделась, над ней – на спинке софы, где она спала, – лежал чудесный букет тех самых цветов – роз и ночных фиалок! «Крейслер, мой милый Крейслер», – нежно воскликнула Юлия и погрузилась в мечтательные грезы.
Принц Игнатий изволил осведомиться, не будет ли позволено ему часок повидаться с Юлией. Юлия быстро оделась и поспешила в комнату, где Игнатий уже ожидал ее с целой корзиной, полной фарфоровых чашек и китайских болванчиков. Юлии, предоброму дитяти, нравилось по целым часам играть с принцем, к которому она относилась с чувством глубокого соболезнования. Ни одного слова издевки и презрения не слетало с ее губ, как это, пожалуй, могло бы произойти с кем-нибудь другим порою, и прежде всего – с принцессой Гедвигой, – вот поэтому-то так и выходило, что принц Игнатий больше всего предпочитал общество Юлии и очень часто даже называл ее своею маленькой невестой. Чашки были расставлены, куклы расположены в должном порядке, и Юлия как раз держала речь от имени арлекинчика к самому японскому императору (обе куколки стояли друг против друга), когда в комнату вошла советница Бенцон.
После того как она некоторое время следила за игрой, она поцеловала Юлию в лоб и проговорила: «Ты все-таки мое милое, доброе дитя!»
В этот день смеркалось поздно. Юлия, которая по своему желанию получила дозволение не присутствовать за обедом, сидела одиноко в своей комнате, дожидаясь матери. Вдруг послышались тихие шаги, дверь раскрылась и, смертельно бледная, с остановившимися глазами, подобная привидению в своем белом платье, вошла в комнату принцесса. «Юлия, – молвила она тихо и глухо, – Юлия! Назови меня безумной, распущенной, сумасшедшей, но не отвращай от меня сердца своего,
