не прочней оберточной бумаги. Неужели это звездный корабль?

— Это звездный корабль? Вы можете отвезти меня домой?

Лемур захихикал:

— Слушай, хватит беседовать со своими мыслями. Я пытаюсь с тобой разговаривать. Мы можем отвезти тебя куда угодно. Если тебе не больно.

Бабочка выглянула с другой стороны лемура.

— Я летать туда и сюда! — пронзительно запищала она. — Я первая звездная лодка, что уметь рамплиг, правда же? Рэглбомба сотворить живую капсулу, видишь?

Бабочка вскарабкалась лемуру на голову.

— Здесь все живое, видишь? Протоплазма. Ведь то место, где Аманда, оно поэтому, да? Потому что мы? Никогда нельзя рамплиг…

Лемур потянулся к бабочке, схватил ее за голову и бесцеремонно стянул вниз, словно крылатого щенка. Бабочка, зажатая вверх ногами, продолжала созерцать его. Он понял, что и бабочка, и лемур ужасно застенчивы.

— Телепортация, вот как это называется по-вашему, — сообщил лемур. — Рэглбомба телепортирует. Я в это не верю. То есть ты в это не веришь. Ой беда-беда, огорчение, какая смешная эта ваша грамматика.

Лемур обворожительно улыбнулся и развернул черный хвост:

— Познакомься с Мускулом.

Он вспомнил, что «беда-беда, огорчение» — так говорили в его детстве. Совершенно очевидно, что все это ему снится. Он спит. Или умер. Тысячи унылых миров, и ни на одном ничего подобного. Главное, не просыпайся, сказал он сам себе. Продолжай спать и видеть сон о том, как пушистые эмпаты везут тебя домой в бумажном кульке, движимом силой мысли.

— Бумажный кулек, движимый силой мысли! — повторил лемур. — Это прекрасно!

Тут он заметил, что развернувшийся лемурий хвост глядит на него ледяными серыми глазами. Не хвост. Огромный боа-констриктор потек к нему, всплывая на гребни, низко неся клиновидную голову и пристально смотря глаза в глаза. Кажется, сон принимает дурной оборот.

Уже знакомый голос загремел у него в мозгу:

«Не бойся, малыш».

Черные мышцы, напряженные, как сталь, подтекли ближе. Мускул. Тут он уловил послание: это змея боится его.

Он сидел неподвижно, глядя, как голова приближается к его ногам. Обнажились клыки. Змеиные челюсти принялись очень осторожно жевать его большой палец. Проверка, подумал он. Он ничего не чувствовал, только обычные радуги замерцали в глазах и погасли.

— И правда! — выдохнул лемур. — Да ты у нас распрекрасен Не-Болит!

Уже безо всякого страха Рэглбомба спикировала рядом, распевая:

— Трогай, вкушай, ощущай! Пей!

Крылья гипнотически трепетали; головка с перистыми усиками была совсем близко. Он хотел коснуться, но вдруг испугался. Если сейчас протянуть руку, вдруг я проснусь и окажется, что я умер? Боа Мускул свился у его ног черной блестящей лужицей. Он хотел погладить и удава, но не решался. Пусть этот сон не кончается.

Галаго рылся в извилистом закутке капсулы.

— Тебе понравится. Наше новейшее открытие, — кинул он через плечо нелепо нормальным голосом. Теперь гуманоид держался как-то по-другому, но все же знакомо — обрывки давно стершихся восхитительных воспоминаний. — Мы в последнее время увлеклись коллекционированием вкусов.

Галаго протянул ему калебас:

— Роскошные яства с тысяч неведомых планет. Экзотические восторги для гурманов. С этим ты и можешь нам помочь, He-Болит. По дороге домой, конечно.

Он не слышал. Соблазнительное гуманоидное тело было все ближе, ближе.

— Добро пожаловать во Дворец Любви. — Галаго улыбнулся, глядя ему в глаза.

Он почувствовал, как напрягся член, жаждущий инопланетной плоти. Он никогда в жизни не…

Он больше не может цепляться за этот сон — сейчас отпустит, и сон разлетится на куски.

Он не успел понять, что произошло. Что-то врезалось ему в спину, и он растянулся, подмяв под себя Галаго. В голове грохотал безумный смех. Тело — шелковое, горячее, плотное — извивалось под ним, содержимое калебаса текло по лицу.

— Я не сплю! — заорал он, обнимая Галаго и захлебываясь калуа, крепким, как грех.

Бабочка скакала по ним, рикошетя и вопя: «Оуоуоуоуоу!». Галаго, помогая ему слизывать напиток с лица, бормотал: «Отличная обонятельно-вкусовая прелюдия».

Трогай, вкушай, ощущай! Дивный сон не кончается! Он обхватил бархатные ляжки Галаго, и все захохотали как безумные, кувыркаясь среди колец огромной черной змеи.

Чуть позже, кормя Мускула пиратскими ушками, он частично но выяснил, что происходит.

— Все дело в боли. — Галаго вздрогнул и прижался к нему. — Количество мучений во Вселенной чудовищно. На каждой планете миллиарды живых существ, и все страдают. Мы не смеем приближаться. Вот мы и увязались за тобой. Каждый раз, когда мы пытаемся набрать новой еды, выходит просто катастрофа.

— Больно, больно, — завыла Рэглбомба и полезла прятаться ему под мышку. — Везде больно. Мы нежные, нежные. Как Рэгла может рамплиг, когда так больно?

И бабочка зарыдала.

— Боль… — Он задумчиво погладил прохладную темную голову Мускула. — Для меня это пустой звук. Я даже не смог выяснить, к чему привязали мои нервные окончания.

«He-Болит, ты сам не знаешь, как тебе повезло, — величественно подумал Мускул у них в головах. — Эти ушки слишком соленые. Хочу фруктов».

— Я тоже, — пискнула Рэглбомба.

Галаго склонил набок золотистую голову, прислушиваясь.

— Видишь? Мы только что пролетели планету с дивными фруктами, но для любого из нас это верная смерть. Можно, мы рамилигуем тебя туда на десять минут?

Он собрался сказать «конечно», забыв, что все они телепаты. Не успел он открыть рот, как замерцали вспышки и он вверх тормашками свалился на дюну. Сел, отплевываясь песком. Он был в оазисе чахлых кактусов, увешанных яркими шариками. Попробовал один на вкус. Восхитительно. Он стал срывать их. Как только он набрал полную охапку, опять замерцали вспышки и он оказался на полу Дворца Любви. Новые друзья сгрудились вокруг.

— Сладко! Сладко! — Рэглбомба втягивала сок плода.

— Прибереги несколько штук для капсулы, — может, она научится их копировать. Она метаболизирует то, что поглощает — объяснил Галаго с набитым ртом — Базовые рационы. Очень скучно.

— Но почему же вы сами не могли туда спуститься?

— Не начинай. В любой точке этой пустыни кто-нибудь умирает от жажды. Пытка.

Он почувствовал, как удава передернуло.

— О, какой ты дивный, Не-Болит!

Галаго нежно прикусил зубами его ухо.

Рэглбомба принялась подбирать гитарные аккорды у него на ребрах. Все запели что-то вроде сегидильи без слов. Никаких инструментов — лишь их собственные живые тела. Творить музыку с эмпатами было все равно что заниматься с ними любовью. Они касались того, чего касался он, ощущали то, что он ощущал. Полное погружение в его мозг. Я —