Шрифт:
Закладка:
В филиале Галереи, куда мы стремились, нас встретили хмуро и с неудовольствием. Это было общежитие, устроенное в здании большого, еще недостроенного Оперного театра, находящегося на большой площади в самом центре города, возле Красного проспекта. Там были комнаты, в которых можно было жить. Люди, приехавшие с 1-ми очередями художественного груза, уже давно разместились с семьями в комнатах. Замошкин дал им распоряжение пустить нас к себе, потесниться. По существу, мест не было, и, войдя, можно было только вклиниться в семью, нарушая ее жизнь. Все это мы понимали, но деваться было некуда. Так меня с моей мамой втиснули в большую элитную комнату, где уже жила семья в 5 человек. Можно представить себе наше самочувствие и неловкость перед хозяевами комнаты. В этой большой палате у стены стояли нары, которые и были нам предоставлены. Мама тотчас же легла, охваченная нездоровьем. От нервного потрясения после всего пережитого у нее сделалась мерцательная аритмия сердца. Кто-то позвонил по телефону в поликлинику, и пришла женщина-врач, уложила, дала лекарство.
Приступ довольно быстро прошел. Я стала хлопотать о питании, и тут начались новые трудности. У нас была электроплитка, но хозяйка комнаты запретила пользоваться единственной точкой-розеткой, бывшей налицо. Чтобы вскипятить для больной чай, мне пришлось идти к соседям и искать, где можно поставить чайник. К счастью, рядом оказалась доброжелательная Зонова З. Т., которая и в последующие дни в этом деле помогла. Напоив и накормив маму, я побежала в баню, что было необходимо крайне. В городе оказались открытыми некоторые магазины, пока без карточек. Выдавали по 200 грамм сливочного масла на человека. Но мороз был жуткий и длиннющая очередь. Нам с мамой, которая уже окрепла и была бодра, удалось это получить. Еще через несколько домов мне удалось купить сквернющие пирожки. Это были последние дни свободной государственной продажи, дальше все пошло по карточкам. Была и столовая, куда выдавали талоны на получение обеда, при желании и на дом брать. Но это был суп, состоящий из воды, в которой плавали косточки, и на второе компот тоже из воды плюс несколько сухих фруктов.
С течением времени все наладилось. Сотрудники Галереи стали получать довольно большой паек, в котором немаловажную роль сыграл серый хлеб крупного размола муки, по 1 1/г килограмма в день на человека. Это было неописуемое благо, так как этот хлеб, не съедавшийся весь, можно было на рынке менять на молоко, масло и мясо, на яйца. Рынок был не близко – часа полтора ходьбы, и я часто по дороге и на базаре промерзала насквозь. Морозы-то были сибирские, и в –25° и в –30°. <…>
Ящики с картинами и иконами из Третьяковской галереи поместили на хранение в новый Оперный театр города Новосибирска. Его строили до войны, но не успели достроить. Однако он был почти весь готов. Это невероятно большое, круглое по форме здание, в два и три этажа, расплывчатое по формам и неуклюжее. Оно было задумано как центр культуры, поэтому в нем было множество помещений. Его верхний этаж на уровне окон был обнесен крытым балконом, длинным, по кругу здания и сумрачным. Этот балкон отнимал почти весь свет у окон комнат, и у нас, которые там временно жили, было днем темно. В первом этаже, где также были комнаты, должно было быть светло днем от окон – светло не было, так как окна представляли собой узкие и длинные полосы. К тому же эти окна, через которые ничего не было видно, летом, в жару, нельзя было открывать, а следовательно, даже летом нельзя было проветривать помещение. Здание стояло посреди площади в центре города, а площадь эта представляла собой огромнейший пустырь, состоявший из ям и бугров, образованных невывезенным мусором. Зимой все это пространство заносил снег, и оно было почти непроходимым. К тому же на пустыре гулял ветер, такой сильный, что он сшибал человека с ног и тот только на четвереньках выбирался оттуда. <…>
К концу нашего пребывания в Новосибирске стали давать представления в театре, начиная с гастрольных выступлений того или иного музыкального или театрального коллектива.
Так, приезжал кукольный театр Образцова. Для того чтобы разглядеть кукол, зрителям пришлось подойти вплотную к рампе и так простоять все представление. В ту же пору порадовала нас своим приездом Московская филармония, и там, в далеком от центра городе, за пространством холодных степей, прозвучала седьмая военная симфония Шостаковича. Можно себе представить, с каким волнением мы слушали эту музыку, когда в душе еще жили раскаты кончающейся войны, жестокие и суровые вести, доносившиеся с фронта.
Что-то было уже поднимающее и бодрое в толпе окутанных зрителей, приходивших в театр и на наши выставки, устраивавшиеся в фойе Оперного театра. На выставке новосибирцы могли увидеть подлинные произведения Репина и Васнецова, а не копии и не фото. Для провинции это было чудо, небывалая удача в жизни. Так появились в этом театре «Тройка» Перова, «Не ждали» Репина, «Лес» Шишкина. Там же, в этом нескладном зрительном зале, мы слушали концерты под управлением известного дирижера Мравинского. Все они были эвакуированы из Москвы и бежали от бомбежек. <…>
Драгоценный груз Галереи, запакованный в ящики, разместили в здании Оперного театра. Кроме имущества Галереи в здании размещены были ящики из 14 других эвакуированных музеев, свезенные сюда же. <…> Большой заботой было размещение ящиков с картинами. Для этого послужили огромные помещения театра: громадное широкое фойе, огромный до непомерности зал буфета, репетиционный зал и др. В буфетный огромный зал, чуть ли не двухсветный, вошла значительная часть, чуть ли не вся коллекция Галереи. Ящики стояли друг на друге, в два, три этажа, с интервалами между ними, а в центре зала был пункт увлажнения воздуха, стол для просмотра экспонатов и стулья для дежурных. <…>
Всех научных сотрудников Галереи с первого же дня прибытия расписали по одному на хранительские дежурства. Мы должны были и день, и ночь находиться при ящиках. Дежурили по четыре часа утром и четыре вечером, с промежутком в обед. Напр. с 4 ч. до 8 ч. утра и с 4 (16 ч.) до 8 ч. (20 ч.) вечера, а в другой день с 12 ч. до 4 ч. ночи и с 12 ч. дня до 4 ч. дня. Были и выходные дни. <…>
В этом огромном здании все было загадочно, тревожно и необыденно. В другой раз я дежурила на
