К тому же Эмили, разумеется, попытается написать сентиментальный роман. Когда вчера за ужином Венди спросила ее, чем она собирается заняться, Эмили перечислила все эти маленькие выдуманные обязанности и дела, добавила походы, катание на лыжах, хождение в снегоступах, но ни словом не обмолвилась о том, что хочет написать книгу. Она еще даже Билли ничего не сказала. Эмили жутко стеснялась. Всем было известно, что она читает сентиментальные и эротические романы, но ей было плевать на это: черт побери, с момента выхода «Пятидесяти оттенков серого» люди читают их даже в метро. Но рассказывать всем о том, что она хочет написать такой роман? Эта мысль вгоняла ее в краску. Читать написанное другими – одно, но создать такую книгу – это словно признаться в том, что у нее и самой бывают такие фантазии. Она знала, что стесняться нелепо. Она взрослая женщина. Но как бы ни нелепо это было, чувствовала Эмили себя именно так. Тем не менее она была абсолютно уверена, что у нее все получится. Ну серьезно, неужели написать книгу так сложно?

К тому времени, как дорога оборвалась у берега реки, у нее на лбу заблестели капельки пота. Как и сказал Шон, здесь было около трех километров. Граница между Соединенными Штатами и Канадой представляла собой воображаемую линию, протянувшуюся по центру реки Святого Лаврентия. Возможно, причина была в том, что это было одно из самых узких мест, но река текла целенаправленно. Она вышла из леса. Было тяжело разглядеть небольшой пятачок, который расположился на том берегу: от него отходила дикая тропинка, ведущая в лес. Эмили показалось, что тропинка была достаточно широкой и по ней могла проехать машина, но издалека было трудно оценить масштабы. Может, это оказалась одна из старых контрабандных дорог, о которых Шон рассказывал за ужином.

Ей в голову пришла шальная мысль попытаться переплыть реку и добраться до Канады, но это было бы кошмарной идеей даже летом – разве можно сделать это второго ноября? Может, зимой река замерзнет? Если да, Эмили могла бы дойти туда на лыжах и посмотреть, куда ведет дорога на той стороне. Шон рассказывал, что городок с канадской стороны, в котором базировались контрабандисты, словно застыл во времени. Это стоит увидеть. Можно еще куда-нибудь съездить на денек. Она хотела бы побывать в Александрия-Бей[64] и сесть на паром до острова Дарк[65], чтобы посетить Сингер Касл[66], а на следующий день – Замок Больдта[67]. Было бы здорово увидеть что-то более аутентичное, чем засахаренный Уиски Ран. Нужно было спросить у Шона, чем здесь можно заняться, но он явно витал в облаках всю первую половину ужина.

Если бы Эмили плохо его знала, она решила бы, что он напился, накурился или что-нибудь в этом роде. Он сидел как на иголках, будто привидение увидел: ушел в себя и был угрюмым всю первую половину ужина. Билли, кажется, не обратил на это внимания, но Эмили заметила, как и Венди. Ассистентка Шона держалась с ней на короткой ноге, задавая интересные вопросы о работе Эмили в Сэитле, о ее сестре, племянницах и посмеялась над историей, связанной с Бет: она была убеждена, что девочек зачали в палатке прямо здесь, на территории особняка Игл.

Нельзя сказать, что Эмили была разочарована замкнутостью Шона за столом, но она думала… Думала что? Наверное, что он приложит больше усилий и отнесется к ней с бо́льшим интересом. По словам Венди, Шон говорил об Эмили достаточно часто, и поэтому она все еще отчасти задавалась вопросом, не является ли вся эта кутерьма с Уиски Ран частью невероятно запутанного и бесполезного плана вернуть ее.

Вероятно, Эмили просто льстила сама себе. В конце концов, Шон мог заполучить любую женщину, которую захочет. Даже если бы он не был красив, он оставался молодым гениальным миллиардером, знаменитым и стильным, и когда они впервые встретились, еще в Кортаке, он оказался очаровательным сукиным сыном. Шон казался искренним и внимательным. Он был весел, умен, проявлял к Эмили интерес, и его определенно к ней влекло. В отличие от недалеких членов братств, которых интересовало только то, что она может дать им. Эмили не представляла, что Шон мог лишиться харизмы за прошедшие годы: не было никаких сомнений в том, что женщины к нему липнут. Венди так и сказала, что женщины вешаются Шону на шею. И все же в начале ужина у Эмили возникло ощущение, будто ее там и нет вовсе. Она была слишком уверена, что за рабочим предложением Шона стоит нечто большее, чем дурацкая компьютерная программа. А может, там было всего по чуть-чуть? Может, Билли и правда был единственным, кто способен починить Нелли, но Шон хотел запустить ее в первую очередь потому, что она была последним звеном, связывающим его с Эмили?

Первые пятнадцать минут ужина Эмили чувствовала себя уязвленной. Точнее, даже сбитой с толку. Отчасти было странно, что персонал Шона готовит и обслуживает их в такой интимной атмосфере: женщина, которая встретила Билли и Эмили на частном аэродроме, играла роль официантки. Но также отчасти Эмили не понимала, как она могла так ошибиться относительно интересов Шона. Он откинулся на стуле и болтал водку в стакане, будто прислушиваясь к симфонии кубиков льда. Шон улыбался, когда это было необходимо, но он с таким же успехом мог бы вообще не садиться за стол. Похоже, Билли ничего не заметил: ее муж казался вполне довольным собой. После обеда он немного поспал, пока Эмили читала, а затем заперся с Нелли ненадолго, когда она раскладывала те немногие вещи, что они привезли с собой: несмотря на повязку на руке, его определенно все устраивало. Он отказался от обезболивающих, отчего Эмили сперва почувствовала облегчение, а потом почувствовала себя дерьмовой женой. Но нет, Билли был действительно счастлив. Так что пока женщина подавала великолепные приправленные перцем морские гребешки с соусом айоли[68], с укропом и жареным луком в качестве гарнира на закуску, Эмили была увлечена разговором с Венди. Но затем подали основное блюдо – это было мягкое, как зефир, каре ягненка с пассерованным болгарским перцем и изысканным соусом с портвейном; в качестве гарнира шла хрустящая, с пылу с жару картошечка фри с айоли и паприкой. И тогда Эмили спросила, когда особняк Игл перестал быть действующим курортом. Венди смутилась, не зная, что ответить.

Шон оторвался от своего напитка.

– В начале тридцатых. Они пытались подняться после объявления банкротства, но этому заведению не суждено было пережить Великую депрессию[69]. Однако, если верить слухам, оно было суперпопулярно в двадцатые. Я хочу сказать, что времена тогда в целом не сильно отличались от сегодняшних – тот, у кого были деньги, в любом случае мог получить то, что хотел, – но здесь богатеи могли заниматься вообще всем, чем захотят, не волнуясь об анонимности. Мой прадед каждое утро звонил в Нью-Йорк и отправлял одного из своих людей в Сиракьюс, чтобы встретить дневной поезд, на котором прибывали особые заказы: свежие устрицы, икра, новые платья, коробки сигар. Достаточно было попросить, он мог достать все, – Шон подался вперед и закинул в рот картошечку. – Ну и бухло в том числе, разумеется. Большим плюсом близости к границе стало то, что здесь было легко во времена сухого закона найти высококачественный алкоголь. Также имелось действующее казино.

Билли пытался порезать ягненка, но с перевязанной рукой это было непросто. Эмили потянулась и придвинула его тарелку поближе к себе.

– Я думала, азартные игры тогда были запрещены, – сказала она.

Шон рассмеялся.

– Да все было запрещено. Бухло, азартные игры. Ходили слухи и о других довольно странных вещах.

– Например?

– А, – сказал он отмахиваясь. – Просто старые слухи. Жуткие вещи, даже не стоит рассказывать.

Шон немного углубился в историю Уиски Ран: город жил за счет лесозаготовок и шахт, и даже во времена его детства сюда мало что