— Там наверху, что-то случилось и генерал Рузский попал в немилость, в серьезную немилость лично к императору, императрице и, что очень интересно, к вдовствующей императрице. Как он это умудрился сделать, остается загадкой, но сегодня в обед генерал Рузский личным приказом Государя Императора, минуя Ставку, что само по себе невероятно, отстранен от командования фронтом. И так, чтоб было лучше понятно, все это сопровождалось фразой, которая разошлась уже по войскам: «Этому штабному засранцу нечего делать на фронте».

Опять смешки, но уже осторожные. Все понимали, если вроде как культурный и выдержанный Император пошел на такое, значит причина должна быть очень веской, чтобы так, с позором выгнать «героя Львова», и почему-то ни у кого не было желания дальше копаться в этом деле.

— Дальше. Это передано на словах и нигде не зафиксировано документально, но тем не менее нужно отнестись максимально внимательно.

Любой интерес со стороны наших европейских союзников должен немедленно пресекаться. Журналистов, или тех, кто под них рядится, наблюдателей союзных армий, военных атташе попавших в зону боевых действий, немедленно арестовывать и передавать в контрразведку, при этом обязательно извещать о подобных фактах новоросского делегата связи.

Офицерский состав полка замер от таких новостей, все это было очень серьезно. Здесь дураков не было и многие уже начали связывать несчастные случае с наблюдателями союзников в штабах армий, но разумно посчитали, что такие соображения нужно держать при себе.

— Теперь самое главное. Так как противостоящая нам 36-й резервная дивизия практически полностью уничтожена, у нас по фронту в заслоне стоят в основном тыловые подразделения, укрепленные снятыми с соседних участков частями. Поэтому штабом принято решение наступать именно на нашем участке фронта. Но и тут все непросто — на убой нас никто бросать не будет, тем более стоит весьма серьезная задача — прорвать оборону, взять Коваль и перерезать железную дорогу. Нам для усиления придаются еще две батареи из дивизионной артиллерийской бригады и батарея дальнобойных тяжелых гаубиц новороссов. А в качестве основного ударного кулака нам придают бронетанковую роту и взвод мобильной пехоты, как они называются у них — «мотострелки». Что это, я пока плохо представляю, но, как мне сказали эти силы уже на подходе, не зря наш делегат связи куда-то пропал, скорее всего отправился встречать. Старший там — майор Васильев, с которым мы и будем решать все основные вопросы. На подготовку и начало наступления выделено очень мало времени, поэтому господа офицеры, прошу вас отправиться в свои подразделения и готовиться к выступлению. Что-том не подсказывает, нас в ближайшем будущем ожидают великие дела.

Но офицеры не успели разойтись, когда послышался рев двигателей и какой-то металлический лязг. Не прошло и пяти минут, когда в поле зрения появилась длинная колонна очень странных механизмов, явно военного назначения.

Когда они приблизились со всех сторон собрался народ с огромным интересом рассматривая диковинные машины, у которых на бортах были нарисованы такие же андреевские флаги, как и на боевых аэропланах.

Первые десять машин на гусеничном ходу выглядели очень грозно. То, что они бронированные было понятно сразу и при этом чувствовалось, что броня толстая, литая, явно способная противостоять снарядам, не то что пулям из винтовок и пулеметов. Ну и вооружение: такая же крутящаяся бронированная башня, как на боевых кораблях, внушала уважение. Теперь понятно, что подразумевалось под словосочетанием бронетанковая рота — ровно десять этих бронированных монстров. За ними в колонне шли грузовики, на прицепе которых были зачехленные орудия, явно те самые крупнокалиберные гаубицы, ну и замыкали колонну немного отличая боевые гусеничные машины, но более приземистые с башенками поменьше размером, и на них вповалку, вольготно расположились бойцы в такой же экипировке, как и известный теперь всему полку делегат связи новороссов.

Передний монстр на гусеницах остановился, не доезжая метров двадцати до штабной палатки и заглушил двигатель, что почти синхронно сделали и остальные машины, и из башни вылез и ловко спрыгнул на землю крепенький мужчина одетый в черный комбинезон, в необычном, но явно защищающем голову от ударов шлеме. Подойдя к полковнику Христиани он привычно четко отдал честь, приложив ладонь к виску и представился.

— Здравия желаю, господин полковник. Майор Васильев, командир сводной механизированной группы. Будем вместе воевать и бить германцев.

Ну и так улыбнулся, оскалом зверя, хищника, явно в предвкушении скорого боя.

«Эти новороссы кажется все какие-то ненормальные, помешанные на войне, хотя, как говорил генерал Бердяев, у них там в мире вроде прошла большая война и Новоросский корпус это остатки выживших солдат и офицеров элитных боевых частей, что ж очень похоже, очень» — про себя подумал полковник Христиани, делая шаг навстречу и протягивая руку для пожатия, ведь он видел перед собой настоящего солдата, по духу, по призванию и хотел это показать и продемонстрировать сразу, чтоб установить нормальные, если получится даже дружеские отношения с этим майором.

Дорошев стоял недалеко и внимательно, как все присутствующие офицеры полка, наблюдал за происходящим, особенно за этим майором. Все, как он это сказал, как отдавал честь и подходил к вроде как старшему по званию, как контролировал вокруг территорию, говорило о том, что перед ними настоящий боевой офицер. Как по мановению руки у него за спиной появился такой же военный в черном комбинезоне, с коротким карабином, с изогнутым магазином. О демонстративно, взяв оружие на изготовку, всем своим видом показывая, что не позволит случится любым казусам. И еще чуть позже, пройдя всю колонну, к ним подошли воины уже в пятнистой форме, в шлемах и кирасах, представившись командиром мотострелкового взвода, лейтенантом Мамонтовым и его заместителем прапорщиком Костроевым, и смотря на них со стороны было видно, что это бывалые воины и таким на дороге лучше не становится, а вот дружить с такими не просто полезно, а нужно и почетно. Причем, что интересно, они знали, какое впечатление производят на окружающих, ни в их поведении не было никакого высокомерия и зазнайства свойственного многим офицерам-дворянам, особенно из старейших гвардейских полков. Дорошеву на ум пришла мысль, от которой он весело ухмыльнулся, вызвав несколько удивленных взглядов у стоящих рядом офицеров полка.

«Интересно было бы посмотреть, как аристократики попробовали бы покрутить носом перед этими головорезами, эти точно терпеть не будут, сразу покалечат».

Ну и чтоб его не считали ненормальным и будто бы он смеялся над новороссами, он поделился мыслью со стоящим рядом командиром батальона, подполковником Симаковым, который несколько секунд обдумывал, переваривая сказанное и тоже наконец-то усмехнулся и это