— Вы не в Литве! — огрызнулся Мансур.

— Ты слышал, Йонас? — Алдис опять повернулся к напарнику. — Он говорит, что мы не в Литве.

— Это правда, — кивнул Йонас, — мы не в Литве. Значит, можно не стесняться!

Он распахнул полы своего плаща и вскинул обрез.

Мансур потянулся было за пистолетом, но опоздал: полыхнуло, раздался оглушительный грохот, и в груди Мансура появилась огромная рваная дыра.

Алена зажмурилась от дыма и грохота, а когда она открыла глаза, литовцев уже не было, а мертвый Мансур лежал поперек тропинки.

Тут, к самому шапочному разбору, над соседним забором появилась голова в красной бандане.

— Это что же здесь такое творится? — заголосила соседка. — Вот сейчас я участкового позову!

— Бежим! — вскрикнула Аля и припустила к калитке, перепрыгнув через мертвого Мансура.

— Зовите, Марфа Петровна! — крикнула соседке Алена и побежала за сестрой.

Пробегая мимо Мансура, она невольно взглянула на него… и увидела на тропинке в шаге от трупа выпавший из мертвой руки перстень. Наклонилась и подняла его. Нельзя же оставлять в грязи такую святыню.

Аля остановилась первая и спросила:

— Что мы делаем? Мы что, совсем сдурели?

— И правда. — Алена запыхалась. — Но ведь она полицию вызовет, а что я скажу? Ты куда звонишь?

— Андрей? — Аля махнула рукой, отгоняя Алену. — Майора Коробицына мне. Срочно! Ах, на выезде? Ага, поселок Песочное, улица Лесная… тут и есть? Встречаем…

— Ну вот, — она повернулась к Алене, — через минуту они тут будут. И давай расскажем ему все честно — и про тетку эту, и про наши общие неприятности. Он парень неглупый, разберется.

— Только про перстень ничего не скажу, это наша тайна.

— Само собой, — откликнулась Аля и, заметив, что в конце улицы показались машины, прошипела: — Да не сияй ты, как медный самовар! Ну не на свидание же он к тебе приехал, все-таки два покойника рядом!

Темно-синее ночное небо, усеянное крупными звездами, нависло над Средиземным морем. Двухмачтовый генуэзский корабль медленно шел на запад. На палубе вповалку спали воины-крестоносцы, возвращающиеся в Европу. Отдельно от них спали генуэзцы-корабельщики — кроме одного, который нес вахту на мостике возле руля. В единственной маленькой каюте на корме корабля спал, разметавшись на низкой кровати, предводитель крестоносцев, славный воин и выдающийся военачальник граф Балдуин Фландрский. Граф недавно был избран императором созданной крестоносцами Латинской империи и сейчас, в преддверии коронации, направлялся в свои северные владения, дабы решить вопросы престолонаследия и оставить надежных людей для управления Фландрией на время своего отсутствия.

Перед дверью каюты сидел верный оруженосец графа Гильом. Он оберегал сон своего господина, но сам клевал носом.

Наступила самая темная, самая мрачная часть ночи — четвертая стража. То время, когда выходят на промысел воры и грабители, то время, когда ведьмы и колдуны творят свои мерзостные ритуалы, то время, когда духи смерти приходят за своими жертвами.

Гильом уронил голову на колени и задремал. Поэтому не услышал, как с негромким стуком к борту корабля приткнулась большая четырехвесельная лодка, не услышал, как на борт забросили крюк на веревке, как по этой веревке на корабль один за другим вскарабкались четыре едва различимые тени, четыре человека в черных плащах.

Вахтенный корабельщик, который напряженно вглядывался во тьму впереди корабля, ожидая, когда появится маяк на высоком берегу Кипра, услышал за спиной какой-то подозрительный шорох и оглянулся.

Перед ним стоял высокий, худой человек в черном плаще. Это был не крестоносец и не член экипажа.

Корабельщик открыл рот, собираясь поднять тревогу.

— Тс-с! — прошипел незнакомец.

В ту же секунду сильная рука зажала рот корабельщика, и острый клинок перерезал горло от уха до уха.

Убийца подал знак своим сообщникам, и они, стараясь не поднимать шума, прокрались на корму, к единственной каюте.

Гильом забеспокоился, сквозь сон почувствовав опасность. Один из ночных злодеев ударил его по голове короткой дубинкой, и оруженосец без чувств упал на палубу.

Ночные гости плеснули масла на замки и петли, чтобы они не скрипели, и отворили дверь каюты.

Здесь было темно, как в чреве кита.

Грабители пробрались внутрь, закрыли за собой дверь. Один из них высек огонь кремневым огнивом, зажег восковую свечу и поднял ее над головой.

При свете этой свечи они увидели разметавшегося на смятой постели графа.

Граф пошевелился, открыл глаза, увидел над собой смуглые лица незваных ночных гостей и потянулся за мечом, хотел позвать оруженосца, но грабители всем скопом набросились на него, прижали руки графа к кровати, заткнули ему рот.

— Где он? — спросил один из грабителей на латыни. — Где перстень богини?

Граф зарычал, как раненый медведь, попытался стряхнуть грабителей, но они не давали ему пошевелиться, навалившись на него всем своим весом.

— Где перстень? — повторил грабитель.

— Он у него на груди, в ладанке под рубахой! — прошипел второй и запустил руку под шелковую рубаху графа.

Под рубахой и правда была серебряная ладанка.

Граф Балдуин замычал, напряг свои могучие руки.

В это время дверь каюты открылась, на пороге возник Гильом. Лицо его было бледно, как полотно, он едва держался на ногах, но в руке у него был обнаженный меч.

— Я здесь, господин! — воскликнул оруженосец и ударил мечом одного из грабителей.

Тот упал со страшной раной в груди, остальные грабители, забыв о графе, повернулись к новому противнику.

Граф Балдуин вскочил, схватил первое, что подвернулось ему под руку — тяжелую дубовую скамейку, и обрушил ее на голову ближайшего грабителя. Тот охнул и повалился без чувств.

Двое оставшихся грабителей, оттолкнув Гильома, выскочили на палубу.

Там уже просыпались крестоносцы, разбуженные шумом в каюте своего предводителя.

Грабители, словно зайцы, перепрыгивая через просыпающихся воинов, добежали до борта и спрыгнули в воду.

Через несколько минут лодка с уцелевшими грабителями плыла к далекому берегу.

Граф Балдуин Фландрский, не так давно избранный императором Латинской империи, стоял на носу корабля, сжимая в руке серебряную ладанку.