— Слушай, парень, зайдем ко мне, — предлагает он. — В таком виде тебе нельзя домой являться.

Нашего полку прибыло

В новой избе Стрельцова чисто и пусто, пахнет смолистым деревом, стружкой. Свет голой электрической лампочки режет глаза.

— Так что же все-таки стряслось?

Из зеркала на меня глядит чужое, опухшее лицо. Нет, хватит. Не один же я воитель на свете. Я ничего не смогу сделать, если буду по-прежнему хорониться от людей.

— Ты Жорку Березовского помнишь, Стрельцов?

— Ты, собственно, к чему?

А нужно ли ему все это? Запоздалая мысль как тормоз, отпущенный, когда поезд уже набрал ход. Полгода прошло с тех пор. Новый снег лег на горы. У Стрельцова своя жизнь, свои заботы. И Жорку он знал без году неделю.

Я собираюсь посвятить его в историю, которая, может быть, далека от него.

Но отступать поздно. И я рассказываю. Обо всем: письмах Жорки, первом своем рейсе, встрече с Таней, о неизвестных противниках, устроивших за мной слежку.

Стрельцов слушает, наморщил выпуклый крепкий лоб. Не шевельнется, Непробиваемый сибирячок.

Что у него там за мысли ворочаются под черепной коробкой?

Стрельцов долго молчит насупившись.

— Выходит, зря я думал, что ты из приятелей Петюка. Ну, теперь мне ясно. Так ты, говоришь, у тети Фени остановился? То-то мне показалось…

— Что показалось?

— Когда эти прохвосты разбегались в темноте, я как будто знакомца приметил Ты знаешь, что Пономарь — племянник баптистки?

— Не знаю.

— Кого бы еще она пустила в дом — рыться в твоих вещах?

Он говорит медленно. Слона рождаются, как результат внутренней работы, раздумья. Именно поэтому чувствуешь особое доверие к ним. В ином человеке слова булькают, как вода в перегретом радиаторе. Открой крышку — и все разлетится паром. Со Стрельцовым не так.

— Я помню, что после смерти Березовского была тщательная экспертиза. Никаких следов удара не нашли. И по следу видно было, что машина сорвалась после буксовки…

— Почему же вырвана страница из диспетчерского журнала?

— Этого я пока не понимаю. Ясно одно: тут замешан Пономарь.

— А Петюк? — спрашиваю я. — Может быть, из ревности…

— Не думаю. Видишь ли, я тебе сейчас кое-что объясню. Автобаза, сам знаешь, у нас новая, неполадок много. Год назад был просто перевальный пункт. Народ прибывает отовсюду. И всякий народ. Директором поставили пока старого заведующего перевалкой Ершова, а он… Есть такая древняя болезнь — за воротник закладывать. Человек, правда, неплохой, сам бывший шофер, но для директора не годится.

— Чего ж его не выгонят?

— Не все сразу делается. Отсюда до Кадыра, до райцентра, немало километров. Письмо насчет того, чтобы прислали нового директора и навели порядок, мы уже отправили… Пока всеми делами на базе заправляет Костюков, но он ни к чему не хочет всерьез руки прикладывать.

— Какое отношение это имеет к Жорке?

— Ты слушай. Петюк, Пономарь и прочие дружки воспользовались обстановочкой. В любимцы к Костюкову затесались. Они у него план на двести процентов делают. Откуда двести? Ненормальная цифра. Из них только Петюк настоящий шофер. Но им машины новые, резина вне очереди, ремонт вне очереди. Лучшие грузы — им. Тонна-километры получаются бешеные, деньги тоже. Что-то здесь нечисто…

— Ты хочешь сказать: Жорка что-то разузнал и встал им поперек пути?

— Может быть… Они способны на подлость. Один лишь Петюк чистенький, вся жизнь его прошла в Козинске, на виду. Пономарь отсиживал по уголовному делу, Соломкин, тот, которого Гирей зовут, тоже. Полунчик — личность с загадочным прошлым. Голыми руками таких не возьмешь. Я давно к ним присматриваюсь, но никак не могу докопаться до сути.

— Слушай, Стрельцов, — говорю я и достаю заветный Жоркин блокнот. — Надо сначала с Березовским выяснить. Он, возможно, узнал больше, чем мы с тобой. Нужно довести, что он начал, до конца. Смотри.

Я показываю ему последнюю строчку в записях Жорки. «Выяснить с покрышками. Роль П. 46-я».

— Все это относится к выступлению Жорки на комсомольском собрании по второй колонне. Он с тобой хотел уточнить дату.

— Помню, он должен был выступить у нас, на отчетном. Его собирались выбрать комсоргом.

— При чем здесь покрышки и «сорок шестая»?

— На базе у нас автопокрышки — самый больной вопрос. Нет резины. Начальство где-то ее достает за деньги, а потом продает нам. Втихую, конечно. Что поделаешь? В горах резина снашивается быстро. Приходится выкручиваться. Но какая связь между этими покрышками и геологами…

Стрельцов, по-бычьи насупившись, решает задачу. Чем-то он напоминает мне Жорку. Внешнего сходства, конечно, нет. Жорка был порывистый, верткий, как будто пружинка была в нем заложена. Этот — медлитель, тяжеловес. Но чувствуется в нем та же упрямая пробивная сила, те же доверие к людям, участливость и доброта.

— Завтра, если доберемся до «сорок шестой», попробуем разузнать. А я выясню, с кем Березовский ездил к геологам, нет ли тут загвоздки.

Над головой тикают ходики, металлический котенок следит за нами бегающими глазенками, отсчитывает секунды. Я начинаю прощаться.

— Э, нет, оставайся, — решительно говорит Стрельцов. — Я тебя не отпущу к этой баптистке.

— Ты думаешь, они снова?..

— Пономарь далеко не ушел. Здесь топчется. Теперь надо глядеть в оба, Михалев. Если они действительно замешаны в гибели Жорки, то пойдут на все. Сам понимаешь.

Незваный гость

Несколько дней назад здесь прошли бульдозеры, подготавливая для нас зимник. Но снег покрыл колею пухлым слоем. Приходится двигаться ощупью, то и дело останавливаясь и вытягивая увязшие машины.

Мы «бьём» дорогу в сорок шестую партию. В кузове машин — трубы для бурения, продукты, солярка, патроны — словом, все, без чего геологи не могут жить в тайге.

Мы со Стрельцовым, сменяя друг друга, едем в головном вездеходе, торя колею для остальных машин. Они, растянувшись цепочкой, идут гуськом, стараясь ни на сантиметр не увильнуть в сторону от рубчатого глубокого следа.

Зимник, верткий, с крутыми поворотами и наклонами, вьется меж гор. Руль мотает из стороны в сторону, слезятся глаза.

Впереди, проступая из снега, голубеют наросты льда. Над ними стелется пар. Теплый ручей пробивается в склоне.

— Наледь, — шепчет Володька. — Будем проходить с хода.

Он набирает скорость. Колеса тяжело скачут по ледяным буграм, машину трясет, словно десятки снарядов взрываются под бортами. Нас мотает из стороны в сторону, как близнецов в зыбке.

Проскакиваем. Вслед за нами, переваливаясь и подпрыгивая, преодолевает наледь еще один ЗИЛ.

Потом красная ракета, оставив дымный след, повисает над кабиной. Шипя, утыкается в снег.

Остановка. Одна из машин пробила лед и