тучный моложавый человек, с маленькими, выхоленными желтыми руками, которыми он с какой-то неприятной изысканностью двигал в такт своей речи, то и дело взмахивая длинными шелковыми рукавами. Ван Тигр, не отрывая глаз, следил за движениями его рук, разглядывая, какие они маленькие, полные и изнеженные, какие длинные и острые на них ногти, и так загляделся на эти руки, что не вслушивался в его речь.

Сегодня этот ростовщик пришел вместе с бедняком-крестьянином, и оробевший крестьянин в испуге простерся ниц перед правителем и лежал, припав лицом к полу, без слов умоляя о пощаде. Ростовщик излагал свое дело: он дал крестьянину в долг и принял в залог его землю. Это было два года тому назад, и теперь сумма долга с процентами превышала стоимость земли.

– И несмотря на это, – вкрадчиво говорил ростовщик, откидывая шелковые рукава и разводя холеными руками, с упреком возвышая голос, – несмотря на это, достойный правитель, он не хочет убираться со своей земли! – И ростовщик вращал глазами, негодуя на бессовестного должника.

Но крестьянин не говорил ни слова. Он по-прежнему стоял на коленях, уткнувшись лицом в сложенные руки и припав к полу. Наконец старый правитель спросил его:

– Зачем ты брал в долг и почему ты не платишь?

Тогда крестьянин поднял глаза и, уставившись на скамейку под ногами у правителя и не вставая с колен, робко заговорил:

– Господин, я человек бедный и простой и не знаю, как нужно говорить с такой почтенной особой, как ты. Я человек простой, и мне не приходилось разговаривать ни с кем выше деревенского старшины, и я не знаю, как нужно говорить здесь, и нет никого, кто бы стал говорить за меня, потому что я очень беден.

Старый правитель ответил довольно ласково:

– Тебе нечего бояться, говори же!

Сначала крестьянин беззвучно открывал и закрывал рот, а потом начал говорить, но все еще не поднимал глаз, и видно было, как дрожит его худое тело в заплатанной и рваной одежде, из дыр которой клоками лезла вата, словно шерсть на старой овце. Голые его ноги были всунуты в плетеные тростниковые сандалии, но и те сейчас свалились, и заскорузлые, мозолистые ступни лежали на сыром каменном полу. Но он, казалось, ничего не замечал и говорил едва слышно:

– Господин, от моих предков мне достался маленький участок земли. Земля эта очень плохая и никогда не кормила нас досыта. Но родители мои умерли рано, остались только я да моя жена, и если бывало голодно, мы терпели. А потом она родила сына, а через несколько лет – дочь. Пока они не подросли, мы еще справлялись. Но они выросли, пришлось женить сына, потом его жена родила. Подумай, господин, и для нас с женой земли было мало, а теперь прибавились еще эти рты. Дочь я не мог отдать замуж, она была еще молода, а кормить ее приходилось. Только два года тому назад мне удалось просватать ее за старика из соседней деревни, – у него умерла жена, и некому было присмотреть за хозяйством. Пришлось шить ей свадебную одежду. Господин, у меня ничего не было, и я занял совсем немного, только десять серебряных монет; для других это пустяки, а для меня большие деньги – у меня никогда столько не было. Занял я их вот у этого ростовщика. Не прошло и года, как десять монет превратились в двадцать, сами собой, а ведь я истратил всего только десять. А теперь, через два года, их стало уже сорок. Господин, разве серебро живое, разве оно может расти? У меня осталась только земля. Он велит убираться, но куда же я пойду? Ну что же, пускай придет и выгонит меня. Больше ничего не остается.

Кончив свою речь, он замолчал и не проронил больше ни слова. Ван Тигр смотрел на крестьянина и – удивительное дело! – не мог отвести глаз от его ног. Лицо у крестьянина было истощенное и желтое и говорило о том, что живется ему плохо и что ни разу в жизни он не ел досыта. А ноги досказывали остальное. Все становилось понятным, – стоило только взглянуть на эти босые заскорузлые ноги с кривыми пальцами и подошвами, словно из буйволовой кожи. Глядя на эти ноги, Ван Тигр чувствовал, что закипает гневом. Однако он дожидался, что скажет старый правитель.

Ростовщик этот был горожанин, знакомый всем и каждому; он не раз пировал вместе с правителем, и советники были на его стороне, потому что он раздавал серебро направо и налево, когда разбирали его дела, а дел у него было много. Поэтому правитель колебался, хотя видно было, что ему жаль крестьянина. Наконец он обратился к старшему советнику, человеку одного с ним возраста, но крепкому и бодрому для своих лет, с моложавым и еще красивым лицом, хотя редкие его усы, спускавшиеся в три ряда к подбородку, уже поседели. Правитель спросил его:

– Что ты скажешь, брат мой?

Тот пригладил редкие седые усы и сказал медленно, словно раздумывая, как поступить по справедливости, – а рука его еще не остыла от полученного серебра:

– Нельзя отрицать того, что этот крестьянин взял деньги в долг и не возвратил их, а долг растет от процентов – так полагается по закону. Ростовщик живет тем, что отдает деньги в рост, так же как крестьянин живет землей. Если бы крестьянин отдавал землю в аренду и не получал арендной платы, он стал бы жаловаться, и жалоба его была бы справедлива. Так поступил и ростовщик. И поэтому, по справедливости, следует уплатить ему долг.

Старый правитель слушал внимательно, время от времени кивая головой, и видно было, что он и с этим согласен. Вдруг крестьянин в первый раз поднял глаза и в изумлении стал переводить их с одного лица на другое. Но Ван Тигр не видел ни его лица, ни его глаз. Он видел только босые старческие ноги, – крестьянин в тоскливой тревоге тер их одна о другую, и Ван Тигр не в силах был этого вынести. Движимый беспредельным гневом, он вскочил на ноги и, сильно хлопнув в ладоши, загремел мощным голосом:

– А я говорю, что земля останется у бедняка!

Услышав окрик Вана Тигра, все собравшиеся обернулись к нему, и верные люди подскочили ближе и стали вокруг него, грозно ощетинясь штыками, и, видя это, все молча отступили назад. Но Ван Тигр чувствовал, что гневу его нет пределов и что сдерживать его он не в силах, если бы даже захотел, и, указывая на ростовщика пальцем и снова и снова