слышали в церкви – в трезвомыслящей английской церкви – о похоти ненасытной и огне неугасимом, но вряд ли кто-нибудь из нас понимает, что на самом деле означают эти слова. Надеюсь, вы-то никогда этого не узнаете. Ибо когда я увидел это лицо – а надо мной простиралось синее небо и теплый ветерок овевал меня приятной прохладой – то понял, что заглянул в другой мир. Я посмотрел в окно заурядного современного домика и увидел разверстую пасть преисподней. Первый приступ ужаса миновал, но мне все еще казалось, что я вот-вот упаду в обморок – ледяной пот струился по лицу, а дыхание вырывалось со всхлипом, словно я чуть не утонул. Наконец я сумел встать и кое-как выбрался на улицу. У парадной двери того страшного дома я увидел табличку с именем – «Доктор Блэк». На мое счастье (или несчастье) дверь как раз растворилась, и по ступеням крыльца спустился какой-то человек – я решил, что это и есть доктор собственной персоной. Обычный лондонский тип: длинный, тощий, бледный, с тусклыми черными усиками. Выйдя на улицу, он бросил на меня рассеянный взгляд, которым обычно обмениваются случайные прохожие, но я почувствовал, что с этим человеком опасно иметь дело. Понятно, что я отправился восвояси озадаченный и к тому же весьма напуганный тем, что довелось увидеть. Я снова завернул в кабачок «Генерал Гордон» и постарался собрать все местные сплетни насчет семьи доктора Блэка. Я никому и словом не обмолвился о том, что видел в окне женское лицо, однако наслушался о прекрасных золотых волосах миссис Блэк, а то видение, что внушило мне безымянный ужас, было окружено облаком золотых волос, будто лицо сатира – в нимбе святого. Я был чрезвычайно растревожен и, вернувшись домой, попытался уверить себя, что мне все пригрезилось, но от этого было мало толку. Я совершенно точно знал, что видел своими собственными глазами то, о чем я вам только что рассказал, и был уверен, что видел не что иное, как лицо миссис Блэк. К тому же я вдоволь наслушался местных сплетен, наперебой обвинявших доктора в убийстве, – я-то знал, что все они неверны, но был убежден, что в веселеньком красном домике на углу Девон-роуд совершается какое-то ужасное преступление. Каким же образом сложить сколько-нибудь разумную теорию из этих двух несовместимых частей? Короче говоря, я оказался внутри тайны. Я ломал голову над этой загадкой, посвящая все часы досуга попыткам собрать воедино рассыпавшиеся нити, но мне так и не удалось хоть на шаг приблизиться к разумному решению. На протяжении всего долгого лета эта история все больше покрывалась туманом, становясь похожей на кошмар, приснившийся много ночей назад. Со временем она бы померкла в глубинах моего сознания – забыть бы я не забыл, от такого не избавишься, – но однажды утром, просматривая газеты, я заметил небольшой столбец, набранный мелким шрифтом и озаглавленный: «Харлесденское дело». Я сразу же понял, что мне предстоит узнать: миссис Блэк умерла. Так оно и было. Чтобы получить свидетельство о смерти, Блэк обратился к другому врачу, но что-то вызвало у последнего смутные подозрения, и в результате началось расследование. Провели вскрытие. С каким результатом? Должен признаться, весьма неожиданным. Оба врача, проводившие вскрытие, заявили, что не обнаружили ни малейших следов насильственной смерти. Они проделали самые тщательные анализы со всевозможными реактивами, но так и не выявили присутствия яда – даже в мельчайших дозах. По их словам, смерть была вызвана необычной, с научной точки зрения даже интересной, формой воспаления мозга. Оболочки мозга и само серое вещество подверглись целому ряду самых невообразимых превращений, и младший из двух врачей, считавшийся специалистом по заболеваниям мозга, объявляя свое заключение, произнес несколько фраз, которые сразу же поразили меня, хотя тогда я еще не знал их подлинного смысла. Он сказал: «Несмотря на свой довольно большой опыт в этой области, я был крайне удивлен, уже в самом начале нашего исследования обнаружив явления, совершенно мне неведомые. Сейчас нет нужды подробно описывать их – достаточно сказать, что в процессе работы мне все время казалось, что я исследую не человеческий мозг». Сами понимаете, это заявление вызвало некоторый переполох, и коронер спросил врача, не хочет ли он этим сказать, что исследуемый мозг напоминал мозг животного. «Нет, – отвечал тот, – этого я утверждать не берусь. По некоторым признакам объект исследования и впрямь напоминал мозг животного, однако – и это кажется мне гораздо более странным – там присутствовали многочисленные указания на организацию чуждую как человеку, так и животным». Все это звучало довольно странно, тем не менее присяжные вынесли вердикт, что смерть наступила от естественных причин, и на том дело завершилось – для широкой публики. Но когда я прочел отчет этого врача, я твердо решил все выяснить и взялся за то, что поначалу казалось увлекательным расследованием. Тем самым я навлек на себя немало хлопот, но мне удалось отчасти добиться успеха, сам не знаю почему. Однако… Знаете, мы просидели здесь без малого четыре часа. Официанты начинают поглядывать на нас. Давайте-ка спросим счет и выйдем на улицу.

Они вышли из ресторана под холодные порывы ветра и некоторое время безмолвно созерцали царящую на Ковентри-стрит суету, прислушиваясь к звонкам извозчиков и воплям мальчишек-газетчиков, раздававшимся на фоне далекого, глухого, неумолчного рокота Лондона.

– Правда же, удивительная история? – сказал наконец Дайсон. – Хотел бы я знать, что вы об этом думаете.

– Друг мой, я же еще не слышал окончания этой истории, так что лучше мне пока воздержаться от каких бы то ни было суждений. Когда же вы собираетесь завершить свой рассказ?

– Приходите ко мне как-нибудь вечером, – скажем, в четверг. Вот мой адрес. Всего доброго; прогуляюсь до Стрэнда. – С этими словами Дайсон остановил проезжавший мимо кэб, а Солсбери свернул в северном направлении и отправился домой пешком.

2

Из тех немногих реплик, которые мистер Солсбери соизволил произнести в течение вечера, можно заключить, что сей молодой джентльмен отличался непоколебимым здравомыслием и предпочитал не иметь никакого дела с невероятными историями и тайнами, а всякого рода парадоксы были противны его натуре. За обедом на него обрушился поток необычных и странных событий, собранных воедино и изложенных человеком, чьей профессией как раз и были всевозможные тайны и лихо закрученные сюжеты. Солсбери безропотно выслушал всё, но теперь, переходя Шафтсбери-авеню и углубляясь в Сохо (его квартира располагалась в скромном квартале по соседству с Оксфорд-стрит), почувствовал сильную усталость. Он размышлял о будущем Дайсона, не имеющего надежных родственников