Кроме германцев были мадьяры и украинцы. В Семеновке помещались человек двести украинцев – тыловое подразделение, механики, специалисты. Большинство были уверены в том, что Красная армия уничтожена. Про себя говорили: «Мы – солдаты». Среди них лейтенанты и капитаны Красной армии. Перейдя к немцам, они сохранили свои звания. Немцы им покровительствовали – разрешали даже украинцам жениться на немках, а немцам – на украинках! (Тоже арийцы!) Мне хозяйка рассказывала, что только раз был случай перехода к нашим. Четверо украинцев, сговорившись, ушли. После этого немцы установили строгий надзор за украинцами.

Нашего наступления никто не ждал. Среди немцев началась паника. Эвакуировались так поспешно, что не успели уничтожить деревни.

Жителям давали 300 гр. хлеба, нетрудоспособным – 150. Остальное забирали. Впрочем, отнимали не так, как на северо-западе – у крестьян оставались и коровы, и овцы, и даже куры. Повесили пять стариков, якобы за связь с партизанами, и бежавшего из плена красноармейца. Вешали его на березе. Сук обломился, повесили вторично. Многих угнали в рабство. Хозяйка показала открытку, полученную от дочери. Живет «за Берлином», работает, получает 300 гр. хлеба.

Судя по рассказам крестьян, за это время с немцами установились более или менее добрососедские отношения, вплоть до споров на военно-политические темы. Немцы не только грабители, убийцы, садисты. Человеческое не чуждо им. Детям, случалось, сунут конфетку, приласкают. Но психология их проста и прямолинейна: я завоевал вашу землю, значит, имею право распоряжаться вами и вашим добром как желаю. Они не шутя считали себя освободителями:

– Мы сняли с вас хомут – колхоз. У вас будет барин, вы будете жить хорошо, все будет хорошо. Молодые станут работать на барина, старые будут отдыхать. Хорошие земли – барину, похуже – крестьянам. Хорошо будете жить.

Молодая крестьянка, рассказывавшая нам, ответила на это:

– Вы сняли такой хомут (показала руками), а надели такой (показала вдвое больше).

С помощью жестов, исковерканных русских и немецких слов обе стороны не только разговаривали, но и понимали друг друга. Особенно живо улавливали немецкую речь, как это всегда бывает, ребятишки.

Но всякая попытка сопротивления подавлялась немцами с холодной, обдуманной, бесчеловечной жестокостью. Ненависть к ним со стороны населения велика. Совместное сожительство только усилило эту ненависть.

Здесь сеют свеклу. Недалеко от Касторной сахарный завод. Все окружающие деревни гонят из свеклы самогон. Литр – 130, 150, 200 – до 300 руб.

Наша армия в расположении фронта резерва. Прежние дивизии и бригады отобраны от нас, вместо них дали семь новых, в том числе одну гвардейскую и три авиационных дивизии. Это интересно.

Очевидно, нас готовят для будущих решающих ударов. Говорят, простоим в резерве с месяц.

Местный говор. Украинское «нехай», «балакать». «Табе, сабе» – тебе, себе. «Анчихристы» (немцы). Немецкие слова: «киндры» – дети, «на хавус» – домой, «сайже» – шайзе, дерьмо. «Хронт, хронтовик». Немецкое словечко «прима» (первый сорт). Обращение к немцам «пан». Немцы употребляют много польских слов – «пан», «матка», «зимно», «маленьки». Очевидно, на их взгляд, нет особой разницы между поляком и русским. Одно и то же славянское быдло.

После войны в русской простонародной речи останется и будет бытовать немало немецких слов.

16 апреля

Колхоз, где я живу, готовится к севу. Лошадей нет – будут пахать на коровах. Идут тракторы, но когда их получат – вопрос. Прислали первосортные семена. Состав был разбит во время бомбежки станции. Прислали снова. Однако таким количеством можно будет засеять не больше одной пятой посевной площади.

С завтрашнего дня вводится обучение для работников политотдела и редакции. Приказ Щербакова. В сентябре и октябре будут сдаваться зачеты. Главным образом изучение нового боевого устава и оружия. Отдыхать нам не пришлось.

Сегодня построили нас всех (с политотдельцами) в мертвом саду, под погибшими от мороза яблонями. Шмелев провел беседу! План учебы, задачи политработников. Сказал, что сроки нашего пребывания здесь очень сжаты. Изучение войны в степной местности. Впервые заговорил о создании истории армии. Выждав удобный момент, я подошел к Шмелеву и предложил свою кандидатуру на должность «историка».

– Обязательно, – сказал Шмелев.

Работа спокойная, мне по духу и на глазах «начальства». Чем подчиняться Карловым и Губаревым, лучше уж быть под началом Шмелева. Впрочем, ходят слухи, что его отзывают из армии на более почетную работу. Жаль!

С вручением медали волокита. Отдел кадров отсюда за шесть, семь километров. Самому являться, напоминать – не совсем удобно. К тому же говорят, нет медалей. Политотдельцы получили, а мы, газетчики, как всегда, в тени. К тому же не вполне ясно, подписан ли Гороховым приказ относительно меня.

О Карлове говорят, что он на днях едет за новым назначением. На его месте, очевидно, хотя бы временно, будет Губарев. Хрен редьки не слаще.

Приказ командарма: всех вольнонаемных либо уволить, либо зачислить в красноармейцы. Как хорошо, что я не взял сюда Берту.

Три авиадесантные дивизии в нашей армии – это «нюанс». Армия прорыва, наступления?

18 апреля

Вчера был день моего рождения. 44 года. Уже 44 года, а как обидно мало сделано. И жить уж осталось недолго…

Второй день занятия. Маршируем, учимся печатать шаг, изучаем ручной пулемет, тактику: отделение в бою. Вчера под руководством Чванкина изучали материальную часть ручного пулемета. Сегодня сдавали зачеты. На старости лет снова пришлось чувствовать себя школьником. Не думал, что придется быть в таком идиотском положении. Сегодня же первый раз в жизни стрелял из ручного пулемета. Два боевых патрона. Попал в мишень, но не в черное.

Чванкин и Губарев (командир нашего отделения) сидели в хате, за столом. На столе полуразобранный пулемет. Сдающие зачет редакционные работники и политотдельцы толпились в сенях, у закрытой двери, в ожидании вызова. Тут же длиннорогая коза. Вызвали меня. Чванкин спросил устройство частей (мелких) пулемета. Последнее я не знал. Получил «удовлетворительно», но зачет должен сдавать сызнова. Смешно.

Газетеночка не выходит – только бюллетени. Информбюро, телеграммы из-за границы. Вероятно, дня через два начнет выходить регулярно.

Мне становится скучно. Заниматься шагистикой и спусковыми рамами? Благодарю покорно. Я начинаю знакомиться на личном опыте с жизнью армии в тылу. Вероятно, пробудем здесь все же довольно долго. Перспектива казарменной муштры никак меня не вдохновляет. Нужно подумать о Москве.

Об «Истории» пока ничего не слышно. Неужели снова сорвется, как и в 1-й Ударной?

19 апреля

Газетка наша будет все внимание уделять боевой подготовке. Скука зеленая. Если я не стану придворным историографом, во что бы то ни стало буду в Москве.

Предварительно выясняю вопрос с наградой, затем с переаттестацией, получу деньги за