Шрифт:
Закладка:
Но сердце было неспокойно. Великие князья ввели меня в свет, приоткрыли двери царского двора. Пока совсем чуть-чуть, лишь щелочку. Но картинка была ясная. Там все выглядело… словно замок на песке во время прилива. Красивые стены, башенки, арки, а пенящаяся, бурлящая вода все ближе и ближе. Вот уже подмыт фундамент, начали рушиться стены. Первая волна, вторая волна, а там и «девятый вал».
Хорошие врачи, они всегда про ответственность. И чем выше я взлетал в «горние сферы», тем больше чувство долга перед страной ощущал. А еще я чувствовал свое бессилие. Словно ты сел в вагонетку, которая летит по рельсам, заканчивающимся обрывом. Какой смысл богатеть, накапливать миллионы, развивать медицину, если все это закончится революциями и мировой войной, в которую совсем скоро вступит Россия? Не все, но многое пойдет прахом. Чем больше я размышлял о ситуации, тем меньше хотел строить свой собственный замок из песка в преддверии «прилива». И все больше хотел мирного будущего для своей Родины. Без «кровавых воскресений», расстрелов, всемирной бойни…
В ресторане напротив, открылась дверь, выпуская посетителя наружу и я услышал задорную мелодию французского канкана. Присмотрелся. Да это же не ресторан, а кабаре! Гавана-клуб. Отлично! Это то, что мне как раз сейчас нужно. Отвлечься, посмотреть на задирающих ноги актрис, погрузиться в пучину если не разврата, то веселого загула.
— Официант!
Кельнер быстро меня рассчитал, и я быстрым шагом, почти бегом, направился в обитель греха.
Глава 24
ЦАРСКОЕ-СЕЛО. Ея Императорское Величество Государыня Императрица Александра Ѳеодоровна 3-го ноября, въ 9 часовъ вечера благополучно разрѣшилась отъ бремени дочерью, нареченной во святой молитвѣ Ольгой. Здоровье Августѣйшей Родильницы и Высоконоворожденной находится вполнѣ въ удовлетворительномъ состоянiи. — Лейб-акушеръ Красовский. Лейб-хирургъ Гиршъ.
МОСКВА. 4-го ноября. Радостно пробудилась столица, вся разукрашенная флагами. Звонъ сорока-сороковъ собралъ въ храмы массы молящихся. Народъ горячо призываетъ благодать Господню на Царскую Семью. Торжественное молебствiе въ присутствiи военныхъ и гражданскихъ чиновъ, дворянъ и представителей города, совершено въ храмѣ Христа Спасителя.
НЬЮ-ЙОРКЪ. Въ Клевеландѣ провалился въ рѣку вагонъ электрической желѣзной дороги, въ которомъ находилось до 30 человѣкъ. Нѣкоторые успѣли соскочить, остальные утонули. Вытащено 13 труповъ.
Силезия — не совсем Германия. И не совсем Польша. И уж точно совсем не Чехия. Какая-то гремучая смесь, где намешано всякого добра по столовой ложке. Равно так же и Бреслау, который Вроцлав, и Бреславль на русских картах — не пойми чей город. Впрочем, меня интересует всего одно место. И плевать на остальное.
Кузьма следил за носильщиком, а я шел в трех шагах позади. И только перед стоянкой четырехногих такси вышел вперед.
— Куда прикажете? — вопрос не совсем вязался с тоном, но кто же виноват, если человек сам не желает хорошую оплату.
— Тиргартенштрассе, университетская клиника, — бросил я, усаживаясь поудобнее.
— Три марки, — хмуро процедил таксер.
— Мне не покупать, только доехать. Пятьдесят пфеннигов исключительно за мое хорошее настроение. Давай, трогай, а то я ведь и к другому сяду.
Подействовало. Тут пешком пятнадцать минут, если на окрестности попутно глазеть, мне Иоханн рассказывал. А водитель каурой коняшки, которой на живодерне уже третий год прогулы пишут, просто хотел срубить баблишка с приезжего. Ничего личного, только бизнес.
Но не успел извозчик скомандовать «Пошла!», как к нам подбежал запыхавшийся юноша, не выпускающий из руки картонку с надписью кириллицей «Баталов».
— Господин профессор! — закричал он на русском с густым польским акцентом. — Я вас ищу, думал, пропустил! Пожалуйте, ваш экипаж ждет вас! Я от профессора Микулича!
Всё это он рассказывал, стаскивая мои чемоданы на мостовую. Рядом начал суетиться довольный Кузьма — как же, хоть и не свои деньги сэкономить получилось, а приятно. Мне, в принципе, было все равно на чем ехать, и только таксист обреченно вздыхал. Утешать его в мои планы не входило.
Пока ехали, юноша молчал, благоговейно взирая на меня. Впрочем, откровенно не пялился. Скромно, когда думал, что я не вижу. Молодой, чуть за двадцать, русоволосый, румянец во все щеки, глаза серые, нос аристократический. В сочетании с широкими плечами и ростом выше среднего должен производить убийственное впечатление на женский пол. Растительность на лице только подкачала — усики жиденькие, рыжеватые. Ему бы сбрить их, чтобы портрет не портить, но современная мужская мода диктует их непременное наличие.
— А вы из учеников доктора Микулича? — спросил я, чтобы разрядить затянувшуюся паузу.
— Да, герр профессор доверил мне вас встретить. Слава богу, я справился… — Скажите, а вы будете читать лекцию? Мы все очень надеемся на встречу с таким известным врачом!
Всё ясно, еще один из племени хирургов, не признающих наций и границ. Хотел славы? Получай. Вот такие вот хлопчики будут встречаться всё чаще. И ждать от меня рассказа об операции на открытом сердце, изобретении стрептоцида и аппарата для измерения давления. А что начнется после пенициллина? Страшно подумать даже.
— Не знаю ничего о лекции, — осторожно ответил я. — Надо согласовать с профессором Микуличем. А вы хорошо говорите по-русски, — на всякий случай похвалил я провожатого, заодно уходя от темы с выступлением.
— Моя мама родом из Смоленска, — сообщил он.
Господь миловал, торжественной встречи с духовым оркестром не было. Даже на крыльцо с хлебом-солью никто не вышел. Впрочем, этот обычай тут не распространен.
Я вошел в фойе, и тут же наткнулся на обход. Микулич кого-то отчитывал в поцессе. Точно прозвучала фраза «Как можно этого не знать?» за секунду до того, как он меня увидел.
— Коллеги, заканчивайте без меня, — бросил он, и шагнул ко мне. — Наконец-то, Евгений! Я так ждал! — тут последовали весьма эмоциональные обнимашки. — Остановишься в флигеле, там у нас очень пристойно, никаких гостиниц! Пойдем ко мне в кабинет! Сейчас что-нибудь сообразим, перекусим, потом сходим пообедать. Это надо отпраздновать!
