Шрифт:
Закладка:
— Герр Баталофф, — исполнила она книксен. — А в нашей больнице только о вас разговоры идут. Как замечательно вы избавили от страданий этого несчастного герра Хоффмана! Он так кричал раньше, а тут раз — и прошло всё. Камень вышел, распался на мелкие кусочки. И хорошо, а то слишком уж он большой был, натворил бы бед! Да что же мы стоим? Еще епископ подумает, что мы замышляем что-то плохое, — засмеялась она. Боже, какая улыбка, какие белоснежные зубки и коралловые губки бантиком! — Проводите меня, пожалуйста. У вас есть время? Я вышла прогуляться после обеда, так что мы можем пойти куда вам надо, я совершенно свободна.
Агнесс щебетала почти без перерыва. Впрочем, голос у нее тоже милый, не утомляет. Особенно в сочетании с совсем не арийской внешностью — по крайней мере сейчас в лице нет даже намека на сходство с лошадью. И монументальности романтического реализма, который станет образцом для всех местных всего лет через тридцать с небольшим, тоже не имеется. Она похожа на… Как же эту актрису, которая снималась в «Вавилон-Берлин»? Ну точно, такая же чуть ироничная улыбка, открытый взгляд с легкой хитринкой… Лив Фрис, вспомнил!
Я отвечал, шутил, рассказывал медицинские байки, а она… эх, кто бы меня так понимал…
Надо уходить срочно, пока я окончательно не пал жертвой ее чар. Вот и думай теперь, понравился ли я ей как мужчина, или как получатель роялти за стрептоцид? А я, дурень, хвост распушил, статьями хвастался, орденом козырял. Спрашивается: зачем? Впечатлить эту девочку? Вон как прижимается, знаки подает. А я уже начал размышлять, куда бы ее повести, чтобы подробнее обсудить технику блокады семенного канатика. Не слишком ли разгон набрал, на первой встрече? К тому же… Блин! Я вытащил свой статусный хронометр, пустив еще щепоть пыли в глаза девушке, и понял, что сегодня — всё.
— Фройляйн Агнесс! Мне очень жаль, но у меня назначена встреча с герром Рёнтгеном. Опаздывать, сами понимаете, никак нельзя. Могу ли я надеяться снова вас увидеть?
Ой, дурак! Зачем ты это сказал? Беги, глупец, пока не растаял под этой улыбкой! Пока не захватили в плен в этом чертовом Вюрцбурге!
На свет появился маленький блокнотик, серебряный карандашик, и буквально через десяток секунд у меня в руке оказался листик с каллиграфически выведенным адресом.
— Напишите мне, когда будете свободны, герр Баталофф, я отвечу.
— Евгений, если можно, — я галантно углубил пропасть, в которую летел, еще на пару тысяч километров.
— Какое интересное имя, — одарила меня очередной гибельной улыбкой красавица. — Буду ждать от вас известий… Евгений, — медленно выговорила она мое имя, от чего в животе у меня появилось чувство легкой щекотки. — Спасибо за интересную прогулку!
* * *Я вошел в фойе и спросил у служителя, где находится лаборатория, в которой работает герр Рентген. А то вчера на радостях не полюбопытствовал. К счастью, большой тайной это не являлось, и через минуту я уже подходил к заветной двери. От раздумий — стучать или нет, меня освободил один из помощников, открыв дверь нараспашку.
— Здравствуйте, я договаривался…
— Добрый вечер, герр Баталофф, — тихо ответил он. — Нас предупредили о вашем приходе. Идите за мной, пожалуйста.
Мне предоставили стул, довольно неудобный, зато, сидя на нем, я мог видеть всё, что творится за лабораторным столом. Расстояние минимальное, метра полтора примерно. Эксперимент был довольно скучным, если честно. Никаких визуальных эффектов. Пропускали ток разной силы через какую-то катушку. Помощники исполняли обязанности чернорабочих науки — меняли, включали, записывали в журнал результаты. Даже катодная трубка была закрыта со всех сторон грубоватым самодельным картонным футляром. Но я терпеливо ждал.
Ушли помощники, и Рентген наконец-то обратил на меня внимание. Рассказал о катодных трубках. Некоторые он приобретал сам, одну предоставил его коллега фон Ленард. Конструкцию изменили специально для исследований, сделав антикатод плоским. Надо было хоть почитать заранее про эти трубки, я так понял, штука распространенная. А то сижу, только угукаю, будто понимаю что-то.
Наконец, хозяин выключил трубку в очередной раз, и я тут же начал смотреть по сторонам в поисках того, что должно светиться. Любопытство не осталось без внимания.
— Что-то вас заинтересовало, коллега?
Ничего себе, мой статус растет как на дрожжах. Карьера поручика Киже тихо издыхала от зависти.
— Вроде было что-то странное, но я понять не могу. Включите, пожалуйста, еще раз с теми же значениями.
Камень, путешествующий на волю из почки Хоффмана, пока помогал мне из всех сил. Щелкнул тумблер, и я наконец увидел искомое — слабое зеленоватое свечение от какой-то картонки.
— Вот, там, видите, — я невежливо ткнул пальцем на предмет, — Выключайте.
Рентген послушно выполнил инструкцию, и констатировал очевидное:
— Люминесценция прекратилась. Повторим еще раз.
Дальше было неинтересно. Я таскал картонку, покрытую тетрацианоплатинатом бария по лаборатории, приближая и удаляя ее от катодной трубки и стараясь не думать о дозе облучения, которую я сейчас хватаю. Однократно до некоторых пределов не так опасно, но красного винца я попью вволю, хоть Кузьма и захлебнется слюной. У меня с лечебными целями, даже если это и не доказано.
Примерно к полуночи Рентген пришел к окончательному выводу, что имеет дело с неизвестным до сих пор излучением, которое проникает сквозь препятствия. Я повосхищался, пытаясь не выражать эмоции слишком бурно. Наводящими вопросами довел физика к выводу, что разные среды тормозят лучи с неодинаковым коэффициентом, и сам предложил зафиксировать результат на фотопластинку. Искомого не нашлось, а потому продолжение банкета перенесли на завтра. Ближе к полудню. На этот раз Рентген решил, что студенты и бумаги могут подождать. Естественно, я получил приглашение присутствовать.
* * *Я шел к гостинице не спеша. Сотня метров — и на месте. Прислушивался к ощущениям — вроде ничего такого, ни тошноты, ни слабости,
