годится, то, может, зайти через права на аборт?

– В каком смысле?

– Мне кажется, аборты и принудительная стерилизация – это две стороны одной проблемы. Власти ограничивают нам доступ к абортам и в то же время перевязывают трубы. Давление на женщин с двух стороны, Лу. Даже после решения Верховного суда сложно сделать аборт, не имея денег.

– Мы в Алабаме, Сивил. Не думаю, что стоит лезть в эти дебри.

Я попыталась сглотнуть, но во рту пересохло.

– Но это же неразделимые вопросы. Если мы сумеем увязать прерывание беременности и лишение самой способности забеременеть, то наверняка привлечем внимание судьи.

– Слишком рискованно.

– Слушай, любая женщина должна иметь возможность прервать беременность, если таково ее желание. А в нашем деле главный вопрос – хотели пациентки, чтобы их лишили права на беременность, или нет.

– Сивил.

Проигнорировав его реакцию, я спросила:

– Ну же, что скажешь?

– Хорошо, найди адреса клиник. С этого и начнем.

Я скрестила руки на груди.

– Ладно.

– Знаешь, Сивил, в Оберне у меня был преподаватель права по фамилии Мэддокс. После юридической школы я два года работал помощником у его отца. Старик преподал мне ценный урок о судебных процессах. Урок, который я помню до сих пор.

– Какой?

– Он говорил: не беги впереди паровоза. Двигайся шаг за шагом, и эта методичность будет видна в твоей аргументации. Запал – это хорошо, но только когда он четко нацелен.

– Похоже, тот еще был зануда, – сказала я, хотя и помнила, что мать Тая дала похожий совет.

Лу закинул в рот таблетку от изжоги.

– Ты никогда не сдаешься, да?

В этом была доля правды. В последние месяцы собственное упорство удивляло и меня саму. Раньше я думала, что во мне сошлись характеры обоих родителей. Папа – предусмотрительный и консервативный. Мама – творческая, импульсивная. Но, может, я не просто сумма этих слагаемых?

Подаренный учебник по подготовке к экзаменам по-прежнему лежал у меня под кроватью. Я затолкала его как можно дальше. Алиша сказала, что пошла в медсестры, стремясь доказать существование Бога. Я же стала медсестрой, потому что хотела делать мир лучше.

Я не могла ни встроиться в систему, как папа, ни, подобно маме, жить в мире фантазий. Я рвалась действовать.

* * *

На следующий день Лу вызвал для дачи показаний трех врачей. Первым был белый коротышка в твидовом пиджаке и маленьких круглых очках, больше похожий на профессора, чем на доктора. Он говорил так тихо, что мне пришлось податься вперед в попытке расслышать.

– Мое имя Уолтер Розенстайн, я врач-терапевт с лицензией на медицинскую практику в округе Колумбия. Также руковожу Исследовательской группой по вопросам здоровья – некоммерческой общественной организацией. Мы изучаем проблемы здравоохранения и публикуем статьи, посвященные этой теме.

– Благодарю вас, доктор. Я держу в руках отчет – документ под номером шесть, – составленный и опубликованный вашей организацией и озаглавленный «Практика хирургических стерилизаций: текущие нарушения и способы регулирования». Господи, еле выговоришь. Я правильно все произнес, доктор?

– Да, сэр.

Лу подошел к своему столу, словно хотел свериться с записями. Трудно было определить, когда он перемещается по залу с конкретной целью, а когда ради драматического эффекта.

– Не могли бы вы, для протокола, назвать дату публикации отчета?

– Май этого года, сэр. Примерно полгода назад.

– Сможете ли вы пересказать для суда его содержание?

Доктор сдвинул очки к переносице.

– В ходе исследования мы собирали данные из окружной больницы Лос-Анджелеса, а также Балтиморской и Бостонской городских больниц. В каждом из этих медицинских учреждений мы выявили множество нарушений, связанных с процедурой стерилизации.

– Не могли бы вы пояснить, о каких нарушениях речь?

– Например, женщин, многие из которых получают финансовую помощь по программе «Медикейд», просили дать согласие на стерилизацию в ходе родов. Чаще всего это были матери трех и более детей.

– Стерилизацию в ходе родов?

– Да, сэр. Большинство пострадавших утверждают, что ни разу не обсуждали с врачами стерилизацию до того, как попали в родильное отделение. Кроме того, мы обнаружили, что бланк согласия, который предлагали подписать в Балтиморской городской больнице, содержал всего семь строк. Там говорилось, что пациентка добровольно соглашается на стерилизацию и, по всей вероятности, больше не сможет иметь детей. Не предоставлялось никакой информации ни о преимуществах и рисках такой операции, ни о других вариантах.

– Ваша честь, у нас в распоряжении есть копия бланка согласия из Балтиморской городской больницы.

Лу подождал, пока судья ознакомится с документом. Через окно в зал лился солнечный свет. Стояло прохладное осеннее утро, одно из тех, когда солнце светит так ярко, что хочется поскорее оказаться на улице. Мама, конечно, в такую погоду весь день проведет в мастерской. Папа разберется с пациентами и поедет домой, чтобы приготовить ужин. Даже я, хотя не большая любительница прогулок на свежем воздухе, встала сегодня пораньше и, сев в кресло на веранде, смотрела, как ветер играет с опавшей листвой.

– Доктор Розенстайн, по вашим данным, эти женщины были дееспособны?

– Да, в большинстве случаев.

– Но им не предоставили полной информации о процедуре?

– Да, сэр. Как мы выяснили, многие из них считали, что операция полностью обратима, несмотря на пояснение в бланке.

– Значит, они полагали, что стерилизация – это один из временных способов контрацепции?

– Именно так, сэр.

– И многие из них были малоимущими и участвовали в программе «Медикейд»?

– Да, сэр.

– У меня все, ваша честь.

– Мистер Питерс, вы хотите провести перекрестный допрос?

Правительственный адвокат не поднялся.

– Нет, ваша честь.

Каспар Уайнбергер в тот день отсутствовал. Со стороны защиты в суде было только три адвоката. Позади них сидели двое мужчин. Тогда я еще не знала, что один из них – заместитель секретаря сената, а другой – конгрессмен от Алабамы, иначе бы поняла, какой масштаб приобретает процесс. Лу, похоже, это не волновало. Он, как солдат, видел лишь цель. Правительственный адвокат задавал вопросы с расслабленным видом, удобно расположившись в вертящемся кресле. Лу опрашивал свидетелей исключительно стоя.

Наблюдая, как доктор Розенстайн покидает свидетельское место и глядя на его элегантный костюм, я подумала, что даже такой явно состоятельный, хорошо образованный человек не в силах был повлиять на ситуацию.

Мне хотелось увидеть выражение лица Лу, но тот стоял ко мне спиной. Он пытался добиться изменений в законодательстве, и судья мог прекратить дело, если бы счел, что требуемые поправки уже внесены и нет необходимости в судебном запрете.

Лу вызвал к трибуне второго свидетеля.

– Ваша честь, я прошу пригласить доктора Барбару Робард.

В задних рядах поднялась женщина. До этого я считала, что она местная, такая же зрительница, как я.