дети будут жить отдельно, когда подрастут, чтобы нас не убило одним площадным заклинанием. Я идеальный отец: моя любовь к детям растёт прямо пропорционально расстоянию, что нас разделяет, и средства для осуществления этого я сам буду давать.

Дом представлял собой коттедж в районе пятисот квадратных метров. Когда дети хотели что-то нового, дом я перестраивал.

С Беллатрисой небольшие проблемы. По-прежнему ревнует меня ко всему, что движется, и уверена, что Гарри Поттер — мой сын. И плачет по ночам, потому что осталась без магии, когда думает, что я не вижу.

Магии у неё нет и не предвидится: потолок её возможностей — видеть дементора.

Было сложно, но я сумел занять её делом: бухгалтерия. Миллион галлеонов туда, миллион сюда… Мне и вправду нужен надёжный человек.

Вечная жизнь — это только для меня, тем более я понятия не имею, как сделать вечную жизнь немагу. Но я не жадный: пожизненная молодость моей жене гарантирована.

Окончательно она успокоилась после того, как я ей пообещал, что когда придёт её срок, попробую фокус с Фаджем-Элисоном — переселение душ. Те, правда, были оба магами… А мой случай… Там от души оригинала ничего не было, да и уникальное стечение обстоятельств, не говоря про то, что это было, как выстрелить из лука, а потом куда попал — рисовать мишень, абы чья душа. Это здесь не поможет.

Но мало ли? Я честно попытаюсь.

— Привет. Как дела? — спросил я, заходя в зал.

— Твоя Елена всё не унимается, — показала она мне свежую газету.

Везучая эта Лили, если бы не тайный наблюдатель, могла бы там остаться или Гарри оставить. Не расслабляться никогда: постоянная бдительность.

— Не было у меня с ней ничего, — ответил я. — Ничего не было. А так… пусть развлекается. Как дома дела?

Риторический вопрос.

Детей-сосудов я чувствую. Дельфи читает, и при этом я ей отвечаю на вопросы. Персиваль и Джулия играют в подрывной покер. Эрни играет в квиддич — тупая игра. Ну почему гол — это десять очков, почему не один?

Пятый пока не сосуд — я не закончил с Воскрешающим Камнем. Но за ним следит Нагайна, у той всё тоже хорошо: учит змей завязываться в морской узел, раздавая команды.

— У нас дома слишком много змей. Мне непонятно, о чём с ними дети разговаривают, — ответили мне. — пошли прогуляемся вокруг дома, на звёзды посмотрим, подышим?

— Конечно. Я устрою нам пикник и хорошую погоду, — ответил я. — А змеи… Они умнее котов и не линяют. И слушаются. Если что, проси Дельфи — я прослежу, чтобы она правильно перевела.

Беллатриса может делать что хочет. Выходить из дома, но только со мной и обвешиваясь защитными амулетами — сама она за себя постоять не может. Но это не критично: я же бессмертен и не старею.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказали мне.

Сейчас начнётся… Сто первый вариант её исцеления. Я уже всё перепробовал! Всё! Я даже Лили не смог утраченный ей кусок памяти вернуть, куда мне вернуть твою магию?

— Мне нужен совет, как жить дальше, — спросили меня.

— Почему именно мой совет? — уточнил я.

— Ты мудр и жесток! — сказали мне.

Оба раза нет. Мудр… мне просто повезло. А жесток… Я много занимался легилименцией. Некоторым нравится музыка — это предсказуемость мелодии, ощущение своей власти над ней. Когда ты знаешь, что будет дальше. Примерно поэтому же некоторые любят алкоголь, никотин, наркотики или пытки — ощущение власти и того, что у тебя всё под контролем. Что-то вроде динамического стереотипа. Меня никто не понимает! Я не жесток, потому что жестокому человеку нравятся боль и страдания других, а мне — нет. Когда мне надо сделать что-либо подобное, я никогда не испытываю радостного наслаждения, а лишь делаю то, что должен сделать; и ты, и любой другой человек на моём месте сделали бы то же самое! У меня дома ни одной пыточной!

— Слушаю, — сказал я, хотя мысли её уже прочитал.

— Меня удивляет твоя связь с нашими детьми. Можно ли мне получить такую же? Смогу ли я тогда колдовать?

Нет, потому что ты не мой прямой потомок. Но как соврать красивее, постоянно удерживая окклюментивный щит, при этом говоря сразу с четырьмя детьми мысленно?

— А ты бы хотела получить его, моё могущество? — спросил ее я.

— Конечно, это было бы замечательно! Я не знаю, насколько оно велико, но, судя по тому, что ты делаешь, оно впечатляюще, — ответила Беллатриса.

Опять приходится брать работу на дом…

— Поделиться, наверное, смогу, но вот принять его ты не сможешь. Ты и другие — такие же, как ты, — все вы люди, обыкновенные нормальные люди, и вы не выдержите испытание ТАКИМ могуществом. Идеи чистоты крови заключаются в том, что только потомки Салазара Слизерина достойны. Разумеется, дать шанс можно каждому человеку, но только змееусты смогут пройти хотя бы половину пути, не говоря уже обо всей длинной дороге.

— А что это за путь? — спросила она меня.

Что бы сказать? Обмани ближнего?

— Это путь в твоей душе, в конце которого ты станешь практически богом, — ответил я. Хороший экспромт?

— Зачем ты говоришь мне всё это? — удивилась она. — Ведь это, наверное, тайна. А вдруг о твоих словах узнают люди — что скажут они? — начала беспокоиться Беллатриса.

— Без доказательств они не поверят ничьим словам, а бегать убеждать каждого — и умного, и глупого — я не собираюсь, но, чтобы ты не волновалась, я скажу тебе следующее. Чем отличается ребёнок от взрослого человека? Ребёнок говорит то, что думает, и делает то, о чём говорит. Взрослый же человек вполне может думать одно, говорить другое, а делать совершенно противоположное — не первое и не второе, а что-либо третье. А хотеть четвертое. Я люблю детей, — очень люблю. Но только своих. — Сейчас я тоже, как ребёнок, просто говорю правду и больше ничего. Делай с этой правдой, что хочешь — это твоё право. Ты лучше скажи мне, каков я по-твоему?

— Ты спокоен, силён и мудр, — ответила она, не задумавшись ни на секунду.

— А я предполагал, что ты опять добавишь еще и «жесток».

— Жесток?! О нет, ни в коем случае! — воскликнула Беллатриса. — И хотя я знаю,