но мне здешняя еда нравится. Морепродукты просто чудесны.

— Знаю. Просто немного ностальгии по дому, не судите строго, — он улыбнулся Мэдди.

— Не буду. Как насчет пинты английского пива к обеду?

Он взял ньюкаслский темный эль и с видимым удовольствием пил его мелкими глотками.

— Просто замечательно. Совсем как дома. В стакане — английский эль, напротив за баром — красивая английская девушка.

Мэдди залилась краской — пусть слова и были невинными, прозвучали они почти неприлично. Парень ее возраста никогда бы не решился назвать ее красивой. Да ее ровесникам и в голову бы не пришло польстить ей, чтобы она не приняла это за подкат. Она решила, что так ей нравится больше. Внезапно зимняя тоска, порожденная необходимостью день за днем протирать липкую стойку в полумертвом приморском городишке, куда-то улетучилась.

— С вас одиннадцать с половиной евро.

Он вынул дорогой на вид кожаный бумажник.

— Черт! Забыл наличку. У меня только десятка.

— Мы принимаем карты, — Мэдди не хотела, чтобы он уходил, ведь он мог и не вернуться.

Он чуть задумался:

— А… ну, ладно.

Она приняла у него карту и вместо имени владельца обнаружила на ней ничего не говорящие инициалы.

— А что они означают? — спросила Мэдди после того, как он ввел ПИН-код и она передала заказ Геральдо, повару из местных, который пришел в ярость от необходимости прервать перекур и немного поработать, хотя весь его рабочий день представлял собой один большой перекур с редкими перерывами на унылую чистку картошки.

Синеглазый незнакомец отпил еще глоток пива. Его взгляд встретился со взглядом Мэдди, и она ощутила веселое возбуждение, словно на ярмарочной карусели. Внутри нее вдруг ожило все, что прежде казалось унылым и безжизненным, кровь весело побежала по артериям и венам. И даже лицо Джима Боуэна на фотографии над баром вдруг стало милым и приятным.

— А… — сказал незнакомец. — Зови меня Шон.

Элинор

Мне требовались доказательства. Все прочее было просто домыслами, сомнениями, путаницей в моей голове. Слова пьяницы и лжеца. Безумная история об инсценированной смерти. Говорят, если знаешь человека, то знаешь, как его найти. А я знала своего мужа. Теперь даже лучше, чем пока он был со мной.

Выйдя от Конвея, я навестила своего юриста, Эдди, в его тесной конторе над офисом строительного общества. Во мне зрело решение — когда все это закончится, я найду какую-нибудь работу и сама стану распоряжаться своими деньгами. Может быть, начну давать уроки игры на фортепиано. С этим я справлюсь. В кабинете было душно, на шкафу для документов висела мишура — дань приближающимся праздникам. Мне казалось странным, что Рождество уже так близко. Да и как я его проведу? Буду сидеть одна в сыром доме, глядя, как через дорогу любовница моего мужа, беременная от него, изображает счастливую семейную жизнь? Или стану слоняться по улицам, будто сумасшедшая, как сейчас? Если Конвей сказал правду, Патрик контролировал меня так же, как Ник контролирует Сьюзи. Пичкал лекарствами, подпитывая страх перед сумасшествием. Врал мне. Заставлял сомневаться в том, что я видела собственными глазами. Между мной и Сьюзи не было такой уж большой разницы — мой муж врал нам обеим. Я чувствовала, что планы опять нужно корректировать с учетом rhork открывшейся информации.

Эдди был на месте, в своей пропахшей кофе комнатушке. Он сидел один, без пустоголовой девчонки-секретарши. отвечавшей обычно на телефонные звонки и красившей ногти прямо в кабинете.

— Элли! Чудесно! Кэтрин ушла к зубному. У тебя?..

— Извини, нет, у меня не назначено. Мне нужно всего пять минут, если не возражаешь.

Эдди никогда не возражал. Он был рядом, когда я потеряла семью, потом Патрика. Наверное, именно из-за него, из-за его конторы я и решила поселиться в Гилфорде. Теперь ближе него у меня нет никого. Мать я давно сбросила со счетов — для меня она была мертва уже пару десятилетий, хотя физически и продолжала существование. Я всегда оплачивала ее интернат из денег, полученных по наследству от отца — ей не досталось ни гроша, что, наверное, стало для нее настоящим ударом. Придется подумать, что делать с этим дальше. Раз я разорена. Раз всё в одночасье изменилось.

— Разумеется.

— Я бы хотела получить выписку по счетам. Полную, со всеми операциями за последний год.

— Ну, что ж… Знаешь, ты ведь и сама могла бы получать ее, если бы подключила…

Я прервала его:

— Я так и сделаю. Но пока, пожалуйста, выполни мою просьбу.

Эдди понадобилось несколько минут, чтобы открыть нужные окна, включить допотопный принтер, выключить его, когда он отказался работать, и включить снова. Мне хотелось кричать. Разве он не понимает, как это важно?! Наконец, передо мной легла стопка распечаток. Все, что было потрачено с наших банковских счетов с тех пор, как я потеряла мужа. Потому что теперь я знала его настоящего. И понимала — сколько бы денег он ни увел за эти годы, ему на это не прожить. Всегда возникнет соблазн потратить чуть больше, например, на какую-нибудь женщину. А поскольку ему известно, что я никогда не проверяю счета, что я всегда была не в ладах с техникой и официальными бланками, а Эдди не отличается бдительностью, он мог рискнуть. Посчитать, что риск оправдан.

Мои глаза жадно пожирали крошечные цифры на бумажных листах. Я знала, что среди десятков мелких трат, которые совершила сама, найдется и то, что мне нужно. Еда, бензин, переезд… И вот, наконец, в самом низу десятой страницы — оно!

— Элли? — обеспокоенно спросил Эдди. — Тебе плохо?

Я поняла, что вцепилась в край стола, так, что побелели костяшки пальцев. Последние сомнения рушились и развеивались в прах, унося с собой Элли, Элинор Салливан, Элли-красотку. Жену, которую он годами пичкал лекарствами. Которую бросил рыдать на краю могилы, в которой его самого даже и не было.

— Все хорошо, — выдохнула я, осознавая, что достигла дна.

Все, что я знала, все, на чем была построена моя жизнь, оказалось ложью. Я не имела представления о том, что за человек мой муж. Ни малейшего.

Но когда проваливаешься на дно, обретаешь и определенные преимущества. Ты наконец-то начинаешь снова чувствовать твердую опору под ногами. Я снова посмотрела на плывшие перед глазами цифры в распечатке. Платеж в евро. Бар где-то в Испании. «Красный лев». Английский паб? В самом деле? И сумма-то небольшая. В фунтах выходило девять сорок восемь. Я едва не рассмеялась: ради какого же пустяка он загубил свой хитроумный план!

Сьюзи

На улице