Шрифт:
Закладка:
— Как отчество младшего сына А. С. Пушкина?
— Была ли А. П. Керн любовницей Есенина?!.
А в Ленинграде у знакомого экскурсовода спросили:
— Что теперь находится в Смольном — Зимний?..
И наконец, совсем уже дикий вопрос:
— Говорят, В. И. Ленин умел плавать задом. Правда ли это?
Случилось это в Таллине. Понадобилась мне застежка. Из тех, что называются «молнии». Захожу в лавку:
— «Молнии» есть?
— Нет.
— А где ближайший магазин, в котором они продаются?
Продавец ответил:
— В Хельсинки.
Некий Баринов из Военно-медицинской академии сидел пятнадцать лет. После реабилитации читал донос одного из сослуживцев. Бумагу пятнадцатилетней давности. Документ, в силу которого он и был арестован.
В доносе говорилось среди прочего:
«Товарищ Баринов считает, что он умнее других. Между тем в Академии работают люди, которые старше его по званию...»
И дальше:
«По циничному утверждению товарища Баринова, мозг человека состоит из серого вещества. Причем мозг любого человека. Независимо от занимаемого положения. Включая членов партии...»
Некто гулял с еврейской теткой по Ленинграду. Тетка приехала из Харькова. Погуляли и вышли к реке.
— Как называется эта река? — спросила тетка.
— Нева.
— Нева? Что вдруг?!
Мемориальная доска:
«Архитектор Расстреллян».
Осип Чураков рассказал мне такую историю:
У одного генеральского сына, 15-летнего мальчика, был день рождения. Среди гостей преобладали дети военных. Явился даже сын какого-то маршала. Конева, если не ошибаюсь. Развернул свой подарок — книгу. Военно-патриотический роман для молодежи. И там была надпись в стихах:
Сегодня мы в одном бою
Друг друга защищаем,
А завтра мы в одной пивной
Друг друга угощаем!
Взрослые посмотрели на мальчика с уважением. Все-таки стихи. Да еще такие, можно сказать, зрелые.
Прошло около года. И наступил день рождения сына маршала Конева. И опять собрались дети военных. Причем генеральский сын явился чуть раньше назначенного времени. Все это происходило на даче, летом.
Маршал копал огород. Он был голый до пояса. Извинившись, он повернулся и убежал в дом. На спине его виднелась четкая пороховая татуировка:
Сегодня мы в одном бою
Друг друга защищаем,
А завтра мы в одной пивной
Друг друга угощаем!
Сын маршала оказался плагиатором.
Издавался какой-то научный труд. Редактора насторожила такая фраза:
«Со времен Аристотеля мозг человеческий не изменился».
Может быть, редактор почувствовал обиду за современного человека. А может, его смутила излишняя категоричность. Короче, редактор внес исправление. Теперь фраза звучала следующим образом:
«Со времен Аристотеля мозг человеческий ПОЧТИ не изменился».
Лев Никулин, сталинский холуй, был фронтовым корреспондентом. А может быть, политработником. В оккупированной Германии проявлял интерес к бронзе, фарфору, наручным часам. Однако более всего хотелось ему иметь заграничную пишущую машинку.
Шел он как-то раз по городу. Видит — разгромленная контора. Заглянул. На полу — шикарный ундервуд с развернутой кареткой. Тяжелый, из литого чугуна. Погрузил его Никулин в брезентовый мешок. Думает: «Шрифт я в Москве поменяю с латинского на русский».
В общем, таскал Лев Никулин этот мешок за собой. Месяца три надрывался. По ночам его караулил. Доставил в Москву. Обратился к механику. Тот говорит:
— Это же машинка с еврейским шрифтом. Печатает справа налево...
Так наказал политработника еврейский Бог.
Молодого Шемякина выпустили из психиатрической клиники. Миша шел домой и повстречал вдруг собственного отца. Отец и мать его были в разводе.
Полковник в отставке спрашивает:
— Откуда ты, сын, и куда?
— Домой, — отвечает Миша, — из психиатрической клиники.
Полковник сказал:
— Молодец!
И добавил:
— Где только мы, Шемякины, не побывали! И в бою, и в пиру, и в сумасшедшем доме!
Я был на третьем курсе ЛГУ. Зашел по делу к Мануйлову. А он как раз принимает экзамены. Сидят первокурсники. На доске указана тема:
«Образ лишнего человека у Пушкина».
Первокурсники строчат. Я беседую с Мануйловым. И вдруг он спрашивает:
— Сколько необходимо времени, чтобы раскрыть эту тему?
— Мне?
— Вам.
— Недели три. А что?
— Так, — говорит Мануйлов, — интересно получается. Вам трех недель достаточно. Мне трех лет не хватило бы. А эти дураки за три часа все напишут.
Можно, рассуждая о гидатопироморфизме, быть при этом круглым дураком. И наоборот, разглагольствуя о жареных грибах, быть весьма умным человеком.
Это было лет двадцать назад. В Ленинграде состоялась знаменитая телепередача. В ней участвовали — Панченко, Лихачев, Солоухин и другие. Говорили про охрану русской старины. Солоухин высказался так:
— Был город Пермь, стал — Молотов. Был город Вятка, стал — Киров. Был город Тверь, стал — Калинин... Да что же это такое?! Ведь даже татаро-монголы русских городов не переименовывали!
Это произошло в 20-е годы. Следователь Шейнин вызвал одного еврея. Говорит ему:
— Сдайте добровольно имеющиеся у вас бриллианты. Иначе вами займется прокуратура.
Еврей подумал и спрашивает:
— Товарищ Шейнин, вы еврей?
— Да, я еврей.
— Разрешите, я вам что-то скажу как еврей еврею?
— Говорите.
— Товарищ Шейнин, у меня есть дочь. Честно говоря, она не Мери Пикфорд. И вот она нашла себе жениха. Дайте ей погулять на свадьбе в этих бриллиантах. Я отдаю их ей в качестве приданого. Пусть она выйдет замуж. А потом делайте с этими бриллиантами что хотите.
Шейнин внимательно посмотрел на еврея и говорит:
— Можно, и я вам что-то скажу как еврей еврею?
— Конечно.
— Так вот. Жених — от нас.
Одного моего знакомого привлекли к суду. Вменялась ему антисоветская пропаганда. Следователь задает ему вопросы:
— Знаете ли вы некоего Чумака Бориса Александровича?
— Знаю.
— Имел ли некий Чумак Борис Александрович доступ к множительному устройству «Эра»?
— Имел.
— Отпечатал ли он на «Эре» сто копий «Всеобщей декларации прав человека»?
— Отпечатал.
— Передал ли он эти сто копий «Декларации» вам, Михаил Ильич?
— Передал.
— А теперь скажите откровенно, Михаил Ильич. Написали-то эту «Декларацию», конечно, вы сами? Не так ли?!
Реплика в чеховском духе:
«Я к этому случаю решительно не деепричастен».
Я уверен, не случайно дерьмо и шоколад примерно одинакового цвета. Тут явно какой-то многозначительный намек. Что-нибудь относительно единства противоположностей.
— Какой у него телефон?
— Не помню.
— Ну, хотя бы приблизительно?
Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться
