бандитских разборок в Санкт-Петербурге, достигшая пика в 1994 и 1995 годах, была наиболее ярким проявлением разрушения правопорядка, сопровождавшего переход к рыночной экономике, но было немало и других признаков того, что общество потеряло опору. Мелкая преступность и уличные грабежи стали повседневной опасностью. Почти 80% взрослого населения считают, что ходить по улицам опасно, а 90% заявили, что борьба с преступностью должна быть первоочередной задачей администрации. За три года, проведенных Путиными на даче в Зеленогорске, их дважды обворовывали. Проституция и наркомания приобрели эпические масштабы. В одной из средних школ каждая шестая девочка из выпускных классов заявила, что после окончания школы хочет работать проституткой. Половина остальных считали, что это вполне законный выбор, но их отпугивал риск заражения СПИДом или противодействие родителей. При пятимиллионном населении Петербурга, по официальным данным, в нем насчитывался миллион алкоголиков и 300 тыс. наркоманов - несомненно, преувеличение, но, возможно, не очень большое.

Преступность была не только повсеместной, но и граница между криминальным миром и легальным бизнесом была проницаемой. Дмитрий Потапенко, который начинал 18-летним фарцовщиком, торгующим джинсами на черном рынке, а затем стал заместителем генерального директора EN+ Group, принадлежащей мультимиллиардеру Олегу Дерипаске, говорит, что почти каждый из его поколения мог пойти по тому или иному пути:

У меня есть друзья, близкие друзья, которые ушли в криминал... Я видел, как убивали близких мне людей. Бизнес в то время всегда был абсолютно на грани - на границе между бизнесом и бандитизмом. Это был выбор... Я не знаю - и никогда не узнаю, - правильный ли я сделал выбор. Я не знаю, что было бы, если бы я выбрал другой путь.

Это был выбор не только бизнесменов, но и чиновников. Соблазны были огромны. Честный милиционер скоро может стать редкостью", - ворчала газета "Санкт-Петербургские ведомости". "Кто управляет страной?" - спрашивала общенациональная газета "Известия". «Правительство? Или кланы организованных преступников?» Коррумпированный милиционер среднего звена мог зарабатывать 20 тыс. долларов США в месяц в то время, когда рабочий на заводе был рад сотне долларов. Государственные бюрократы открыли для себя ранее немыслимые источники обогащения. Приватизация и продажа муниципальной недвижимости открывали все более выгодные возможности.

Политический редактор журнала "Час пик" Михаил Золотоносов писал, что Россия переживает то же самое, что и США за столетие до этого:

Любая бюрократическая система имеет свои специфические свойства. Одно из них - продажа решений за деньги. Каждый человек продает то, что у него есть. Бюрократы продают решения. Иными словами, они берут взятки. Это не связано с какими-то их моральными недостатками. Это объективное свойство любой системы власти, в которой отсутствует мораль.

Для понимания Петербурга, по его словам, достаточно прочитать эссе Линкольна Стеффенса "Дни Твида в Сент-Луисе", описывающее муниципальную коррупцию в начале XX века в штате Миссури.

Администрация Собчака была столь же безразлична. Мы находимся на стадии первичного накопления капитала", - заявил глава Фонда имущества города Валерий Краснянский. Источниками капитала всегда были торговля, грабежи и взятки.

В исследовании 43 стран, проведенном Всемирным экономическим форумом в Давосе, Россия заняла первое место по уровню взяточничества в государственном секторе, бюрократических препон и финансовых и политических рисков ведения бизнеса. В Петербурге взяточничество перестало восприниматься как нечто криминальное. Оно стало "частью жизни - фактом, который воспринимается как должное". На карикатуре в "Санкт-Петербургских ведомостях" изображен босс компании, который с благодарной улыбкой сообщает помощнику: «Итоги полугодия весьма обнадеживающие, господин. Мы получили на 30 процентов больше взяток, чем должны были выплатить». Взятки давались "во всех мыслимых формах: в рублях, долларах, квартирах, автомобилях, заграничных отпусках и прочем". Не менее разнообразен и спектр услуг, оказываемых взяточниками, - от долгосрочной аренды недвижимости до лицензий на экспорт сырья и благоприятного приговора в суде.

Именно в такой атмосфере работал Путин. Криминальный мир и мир легального бизнеса - или бизнеса, который надеялся стать легальным, - были симбиотичны, не просто связаны, а неразрывно переплетены.

В 1992 г. Анатолий Смирнов, один из сокурсников Путина по юридическому факультету, также бывший сотрудник КГБ, а ныне работавший в мэрии, получил задание создать городской Фонд безопасности, предполагаемая цель которого - борьба с коррупцией. Финансирование фонда должно было осуществляться за счет средств местных предприятий и совместных фирм. Среди тех, кого Путин пригласил войти в совет директоров, был Франц Зедельмайер, молодой немецкий торговец оружием, с которым он успел подружиться. По словам Зедельмайера, когда Смирнов передал ему список учредителей, он был "потрясен... Это был не фонд безопасности - это была операция по проникновению Cosa Nostra". Большинство фамилий в списке были гангстерами или руководителями компаний, контролируемых организованными преступными группировками.

По его словам, когда он высказал свои опасения Путину, заместитель мэра «ничего не сказал. Но он посмотрел на меня знающим взглядом. Конечно, посмотрел... Эти вещи были вокруг него все время».

Ни один из заместителей Собчака не мог бы выполнять свою работу без каналов связи с организованной преступностью. Путин был особенно тесно вовлечен в этот процесс, поскольку отвечал за безопасность в городе. По словам Дмитрия Запольского, который в то время был депутатом Законодательного собрания, политика мэрии заключалась в том, чтобы сохранить баланс между ведущими группировками и не допустить доминирования ни одной из них. С этой целью Путин добился оправдания Владимира Малышева, главаря второй по величине банды Санкт-Петербурга, судимого за организацию преступного сообщества. По замыслу, Малышев должен был стать сдерживающим фактором для конкурирующей тамбовской группировки, возглавляемой Владимиром Кумариным, прозванным Ночным губернатором за то, что он управлял городом с наступлением темноты. Судья выполнил просьбу, освободив Малышева на том оригинальном и технически неоспоримом основании, что по российскому законодательству того времени организация преступного сообщества не являлась преступлением.

В итоге это ничего не изменило: тамбовская банда осталась неоспоримой, а поскольку управлять Петербургом без договоренности хотя бы с одной из основных преступных группировок было невозможно, то вскоре мэрия установила привилегированные отношения с Кумариным. Тамбовские считались меньшим злом, чем Казанские, особо жестокая банда из Поволжья. Группировка Малышева находилась в упадке, а чеченцы были сами себе законом.

Если у иностранного бизнесмена возникали трудности с российскими преступниками, консульства обращались за помощью к Путину.

Джон Эванс, генеральный консул США, сменивший на этом посту Джека Госнелла, вспоминал, как в 1995 г. он просил вмешаться в ситуацию, когда российский партнер по совместному предприятию с американской компанией Subway, производящей сэндвичи, вытеснил американского менеджера, присвоил себе прибыль и переименовал франшизу в "Минутку".

Путин сказал ему, что сначала проверит условия контракта, что навело Эванса на мысль о том, что